Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

Всё это звучало странно. Я не понимала, что именно испытываю к Герреро.

Да, было интересно, нравилось его внимание, добавлял «изюминки» эффект тайной, запретной встречи, тянуло к нему физически, но… родственность душ?

Вряд ли.

Мне всегда это казалось чем-то иным, более глубоким. Другим уровнем связи, что ли.

Скорее всего, Мачо путал будоражащие эмоции с влечением.

К тому же, в тот момент меня волновали больше чувства сестры, нежели мои или садовника. И то, насколько гадкую «свинью» подложу Кудряшке, сблизившись с парнем её розовой мечты.

— Лукас, — я всеми силами подавляла желание поддаться соблазну. — Между нами никогда и ничего не может быть!

— Не делай так! — сжал мою руку сильнее. — С тобой ведь происходит то же самое!

Я зажмурилась. Хотелось кричать от того, насколько ярче во мне стали все ощущения в последнее время!

«Держись, держись…» — кое-как удалось потушить эту агонию.

— Не знаю, о чём ты, — выпалила, едва дыша, но…

— Bonita… Soy adicta… Estoy celosa…28 — крошечные нежные поцелуи рассыпались по моим запястьям.

От мелодии неразборчивой испанской речи я потеряла бдительность. Казалось, Смугляш почувствовал это.

— Soy adicta… — ловко обхватил он моё лицо ладонями, стремительно приблизившись. И в ту же секунду — пухлые губы жадно впились в мои…

«Чёрт! Чёрт! Чёрт!» — кричала я в глубины извилин, крепко зажмурившись, замерев напряжённым изваянием.

Герреро проявлял напористость, однако не торопился, смаковал каждую секунду прикосновения.

Надолго моего неактивного сопротивления не хватило. Наконец, сдалась. Ответила. Подпустила настырный горячий язык к своему, пугливо вжавшемуся в горло.

Садовник вмиг задрожал, скрученный желанием, сипло простонал…

Мы упивались этим чувственным моментом, но… Бились не на равных.

В отличие от южного сердцееда, я не лишилась до конца того самого ощущения времени и пространства, которое восхваляют в любовных романах.

Да, мне было чертовски приятно, но… Но.

Бабочки в животе лишь изредка, лениво шевелили крылышками.

«Не ТОТ САМЫЙ, не тот…» — разнёсся по нейронам слабый импульс осознания, тут же растворившийся в небытие.

Подкупало, что Лукас не позволял себе лишнего. Не хватал, не пытался раздеть… Лишь иногда касался бедра стоячим предателем «мучачо». И чувственно, долго, требовательно целовал, лаская мои щёки слегка шершавыми подушечками больших пальцев.

Стрекот цикад, влажные звуки, смешение дыханий и сердцебиений…

Отовсюду…

Сколько же вокруг сердец, бьющихся в разных ритмах и для разных «тех самых»!

Внезапно голова закружилась…

— Пи-и-уа… Р-р-р!

Низкочастотный гул реактивной иглой вонзился в разум, медленно утопающий в совсем иных миражах, далёких от непостижимого слоя.

Сверхслух потух…

Вздрогнула.

Пробудилась.

«Низшие?!» — первая Руви-реакция.

Распахнула глаза.

Тьма испанского силуэта, объятого белым, мельтешила перед ними… Губы словно угодили в мокрую трубу пылесоса.

— Хватит! — разразилось слишком отчётливо, объёмно, низко, сквозь зубы. — Стоять!

— Ым! — едва не задохнулась от неудачной попытки ахнуть.

Предатели соски, точно по команде таинственного Повелителя, сжались до приятной боли. Встали. Едва не распороли топ, а какой-то необъяснимый стыд — раскалённый центр груди.

«Нет… Не один из тех пошлых голосов, навязывавших непристойности!» — сексуальный бас подвергся молниеносной оценке.

Этот рык иной — глубокий, мощный, властный, отрезвляющий… бархатный.

Герреро одержимо всасывал мои губы, а кто-то третий, одновременно будоражащий и пугающий, был совсем рядом…

Стоячие предатели повсюду!

И главные — я и Лукас, возвышающиеся посреди комнаты, окутанной пороком, тьмой, луной, монохромом и бликами Призмы. Отгороженные от Кудряшки всего одной стеной. По сути, такой же предательницей.

Стоячей.

Глава 26. Las Fallas

«Неужели душа — действительно только тень в царстве греха? Или, как говорил Джордано Бруно, тело содержится в душе? Разделение тела и духа — это такая же тайна, как и их объединение».

© Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея».

* * *

Шёпот ветра проник в комнату через балкон. Если бы перегородка вдруг упала от шаловливого дуновения, то перед взором кузины обнажилось бы гнусное двоедушие.

«Плохая Мира! Плохая!» — отыгрывали своё предназначение остатки совести.

Я спешно стиснула смуглые жилистые запястья, силясь оттолкнуть ночного Мачо, даже не догадываясь, что только разжигаю в нём Las Fallas29.

Неугомонный ловил последние поцелуи, старался растянуть момент, однако… удержать меня не смог.

Отпрянула.

Неизбежный финал свидания припухших губ, и тут же — разгон встречного шквального дыхания.