Миры двоедушия. Эхо голодного хаоса

— Учись контролировать это! Отлепи от себя недостойного! Сейчас же! — взорвался позади новый рычащий залп, призвавший бесстыжую детонацию сладких судорог внизу живота. — Ты не его хочешь! И уж точно не любишь… — ба-дум, ба-дум… Сердца так и пульсировали в унисон. Ещё, ещё… Ба-дум! — Малышка, — нежный бархат вернулся, но вибрировал всё дальше, дальше и дальше, растекался по мирам эхом хаоса.

Я ненасытно вслушивалась в растворяющийся бас, казалось, даже и не звучавший на самом деле… Совершенно забыв о Лукасе, прилипшем мокрыми губами к моей шее.

Ничего не чувствовала! Ничего! Словно грязная вода стекала по коже — было щекотно, неприятно и хотелось скорее вытереться.

Нахлынуло отрезвляющее осознание, что с Герреро — глупо утонула во власти какого-то непонятного помешательства, какого-то животного притяжения. Знаете, когда нет чувственного трепета, лишь стремление обладать телом.

Но стоило умопомрачительным ласкам и голосу исчезнуть, желание сошло на нет…

«Кто только что шептал на ухо? Кто только что ко мне ТАК прикасался?!»

Сияние граней вновь померкло.

— Отстань! — принялась уворачиваться от смуглых рук, показавшихся уже не такими крепкими и приятными.

Я пыталась рассмотреть сквозь слишком твёрдую и уже ровную стену ирреальность. И того, кто недавно меня обнимал из неё. Неужели у стен особняка, кроме ушей, отросли ещё и ручищи? И не только они…

Но без пересечения непостижимого слоя невозможно заглянуть за преграду.

— Хочу! Хочу! Ревную! Завишу! — тем временем, отчаянно кричал Мачо-танк, нападая снова и снова… Будто лишился рассудка.

«О, Междумирье! Что за треш?! Откуда всё это?! Что за дикость и наваждение?! Я же ещё девственница. И планирую пока ею оставаться!»

С момента пробуждения способностей, я будто начала ещё как-то меняться изнутри…

«Хорош!»

С опозданием, но всё же сработала внутренняя блокировка.

Пришлось сгрести в кулак последнюю волю и прибегнуть к кардинальным мерам. Иначе маячил колоссальный риск достигнуть точки невозврата.

Испанские ладони вновь попытались смять мою грудь…

— Не смей! — звучно хлестанула по ним, не дав коснуться потяжелевшей от перевозбуждения «цели».

Новое извержение ярости за миг наводнило лёгкие.

Если бы садовник достиг чувствительных ореолов… У-у-у! Клянусь, ощутил бы на себе плоды уроков Брутеуса!

Если того, кто был недавно сзади, я не хотела останавливать, то того, кто сейчас копошился спереди — хотела прибить.

Нестабильное в последнее время гормональное состояние, могло сыграть злую шутку, превратить меня в перевозбуждённую кошку, готовую разорвать не того кота.

Сама не осознала, как активировала суть Рувигрэ — молниеносно отпрянула от Пожирателя, с силой оттолкнув, и переместилась в другой конец комнаты.

Герреро пошатнулся, ошарашенно крутя головой. Не сразу понял, что произошло, не сразу ощутил боль на «крабах», пытавшихся коснуться зоны табу. Похоть затмевала отчаянный мужской разум.

Что уж там… И я плыла от безудержной жажды близости. Но не с Мучачо. Это теперь точно понимала.

— Bonita… Как ты там оказалась?! Мы не закончили. Давай-давай… — двинулся в мою сторону неугомонный, настроенный на продолжение и фееричное окончание… банкета. — Soy adicta! Estoy celosa!31

Глава 27. С катушек и с обрыва

— Прочь! — сдавленно прошипела я. В носу защипало, точно вдохнула сухого чили. А садовник не унимался. — Нет, сказала! — отступила на шаг, кажется, не удержав вспышку радужек. К общему счастью, парень всё же сбавил обороты. Видимо, кровь успела вовремя прилить к верхней испанской голове, нажать там на мизерную педальку тормоза. — Никогда… — накрыла опухшие губы дрожащими пальцами. — Никогда больше не приближайся!

Удушливые слёзы-предатели обожгли глаза, заструились ручьями по щекам… Видимое окончательно расслоилось.

И без того не доверяла собственному зрению, ощущениям. Теперь и подавно.

— Aguamarina-а-а… — опять зомбаком устремился ко мне раскалённый донжуан, а я опять установила преграду из ладони.

— Уходи! — выпалила, продолжая реветь. Опротивела самой себе. — Всё это — большая ошибка!

— Никакой ошибки! Иди, иди сюда… Ревную! Завишу! Хочу! — Лукас хотел обнять (и явно не только), но я не позволила — увернулась от назойливых рук.

Его «хочу» вызывало отторжение, в отличие от другого, скользившего (или нет) недавно шальным эхом по граням Призмы.

— Единственная, с кем ты можешь быть в этом доме — Лита! Никогда больше не приближайся ко мне, придурок! Иначе отделаю так, что не оклемаешься! — пришлось резко изменить манеру общения.

Каждым грубым словом я ранила, скорее, себя. Тыкала незримым кинжалом в гадкую подноготную, в ненавистную тень, в двоедушную маску, которую одновременно хотела и боялась содрать.

Ещё недавно греховная идея раствориться в пылких объятиях садовника, притвориться слабой — манила.