Миры Уильяма Моррисона. Том 3

Человек, который не был человеком, что-то тихо сказал ртом, который только что плакал. Это очень походило на то, как говорил доктор: «Ну, больно совсем не будет».

Больно и не было. Была ослепительная вспышка света, и с минуту Рода вообще ничего не видела. А затем завеса исчезла, и, впервые за очень долгое время, Рода увидела все очень ясно.

Человек был красивым и блестящим, как разноцветная пластмассовая игрушка, только гораздо крупнее и, конечно же, сильнее. Он сиял всеми цветами, как лампочки на новогодней елке, и у него была такая же кожа, как у самых лучших ее кукол — мягкая, теплая и более гладкая, чем человеческая. А на спине было специальное место, куда, как поняла Рода, он мог прицеплять крылья, когда было нужно.

Конечно, человеком он был не больше, чем его малыш был обезьянкой — он походил на картинку индейского тотема, которую Рода видела в одной из подаренных книг.

И теперь Рода увидела его глаза. Они были внутри его головы, очень добрые и очень мудрые.

Человек опустил ее вниз и снова заговорил — Рода не видела, каким ртом, — это было одно лишь слово, и Рода поняла, что оно означает. Можно было бы подумать, что это всего лишь «До свидания», но в действительности оно означало гораздо больше. Оно означало «Удачи», и «Бог с тобой», и «Я тебя очень люблю», и «Когда-нибудь ты придешь и станешь жить с нами», и еще многое, многое другое.

Вместо того, как исчезнуть мгновенно, как малыш из ванной комнаты, он исчезал медленно, почти с сожалением, оглядываясь на нее добрыми, мудрыми глазами внутри головы. Рода понимала, что он примет и зубную пасту и все, что она даст ему, но только потому, что это будет подарок, а он хочет, чтобы она была счастлива. Но ему, казалось, должен понравиться поцелуй, и Рода бросила ему нечто получше, чем зубная паста или игрушечный кролик.

А затем он все же исчез.

Некоторое время Рода стояла, озираясь. Она смотрела то в окошко, то на Лилиан Мэрилин и спящего Джорджи, то на пушистые игрушки. Она смотрела и не могла насмотреться на них.

Затем зазвенел будильник, и Рода побежала рассказать о своем большом друге.

Мамочка и папочка переглянулись.

— Здесь был человек? — взволнованно спросил папочка.

— Очень хороший человек, — сказала Рода, — но в действительности он совсем не человек. Он весь такой разноцветный, и у него глаза в голове. — И без всякого хвастовства Рода добавила: — И он любил меня.

— Тебя нельзя не любить, дорогая, — ответила мамочка.

— Он очень хороший. Он сделал так, что теперь я все вижу. Мамочка, а я могу пойти после обеда в кино? Я так давно не была в кино.

— Рода, что с тобой? Ты говоришь странные вещи!

— Какие, мамочка?

— То, что он сделал так, что теперь ты видишь.

— Но он так и сделал. И я прекрасно все вижу. Я вижу, как обтрепался подол твоего халата, и где у папы порез на подбородке, и какой в комнате беспорядок. Я помогу тебе прибраться, мамочка, если ты разрешишь мне пойти сегодня в кино.

Наступила долгая тишина. Вошел Джорджи, и даже он понял, что что-то произошло, что-то более важное, чем его найденный кролик. Он осмотрелся по сторонам, но так ничего и увидел. Но тоже решил помолчать.

А затем мамочка сказала:

— Рода, дорогая, а голова у тебя не болит?

— О, нет! Я прекрасно себя чувствую. Мамочка, я пойду в кино, если доктор скажет, что все в порядке?

— Сначала поглядим, что он скажет, дорогая. Но ты действительно уверена, что хорошо видишь?

— Конечно, мамочка! Я вижу через окно гораздо лучше, чем вчера. Смотри, вон на дереве птичка, она несет в гнездо кусочек газеты.

— Где? — спросила мамочка. — Я не вижу ее.

— Мне кажется, — хрипло сказал папочка, — мы должны сразу же везти ее к врачу.

Доктор был глупый. Хотя он и признался, что с ее глазами все в порядке, но все равно не разрешил Роде пойти в кино. Он ничего не понимал и хотел, чтобы другие доктора осмотрели девочку и убедились, что он не допустил никакой ошибки, и нужно еще удостоверится, что зрение восстановилось навсегда.

Мамочка была еще более глупой. Она начала плакать, хотя и не была грустной. И даже у папочки стояли слезы в глазах, хотя считалось, что папочка не должен плакать. Но, зная то, что сказал ей без слов человек, который не был человеком, Рода поняла, что чувствует папочка.

Что же касается Роды, ей самой впервые стало грустно. Теперь она могла видеть лучше всех — и сквозь стену, и что делается в соседней комнате, и птицу на противоположной стороне дерева, как нынче утром, и за углом, и в самой полной темноте. Но все это у нее уже было и могло считаться само собой разумеющимся.

Но Рода знала, что обезьянка и ее папа никогда уже не вернутся к ней.

Beyond Fantasy Fiction, 1954 № 1

ПОИСКИ

Половина громадного диска Юпитера и большинство других лун уже скрылись за горизонтом, когда из самолета вышел человек и круто изменил ее жизнь. Как считала Кэрол Марш, внешность у него была самой обыкновенной. А ее обычно не привлекали обыкновенные мужчины.