В этом смысле можно представить литературу как посредника [4]. Здесь нет места для «рефлексии о» или для «диалога с», здесь есть включенность в динамику, приводящую к различению, к движению в движении. Такова включенность в движение, делающая возможной мысль о том, что посредник – это тот, кто позволяет мне говорить то, что я имею сказать, мыслить то, что я мыслю. Отношения посредничества не репродуцируют дискурс, «рефлексию о», или просто исторический подход. Отношения посредничества определяются согласованностью или соответствием меньше, чем вариацией или дизъюнкцией; эти отношения представлены как интерференция [5]. Так Делёз определяет метод своей работы с Гваттари и использует выработанные формулировки, говоря о Фуко. Работа Делёза как историка философии отсылает к поискам посредника. Делёз обращается к Фуко, как к посреднику, это не диалог, и не комментарий. Можно сказать то же самое и о Фуко, который обращается к Ницше, Русселю, Клоссовски, Канту, Саду или к античной философии [6], чтобы помыслить то, что он мыслит – как он обращается к заключенным, к опыту Группы информации о тюрьмах (GIP), таким же образом (но не только), как и к посредникам в философии.
Это некий новый способ мысли, который поставлен на кон: он не призывает начинать все сначала, но встраивается в мысль, в некоторую область мысли. Отношение к чему-то другому, что философия делает возможным помыслить – это значит мыслить посередине, говорит Делёз, это заключенное в шепоте, говорит Фуко. Это показывает, как философская мысль начинается с не-философской, извне, где ее нет и где она не может влиять на формы концепта. Философ не тот, кто является абсолютным началом, философия не та мысль, которая пытается выстроить себя, не начало, радикально выходящее за пределы себя [7]: философская мысль начинается в отношении с внешним, заставляющим мыслить, способным вовлекать ее как различение. В этом смысле Фуко и Делёз – философы без начала и конца, всегда посередине.
Во внешнем, литературе как внешнем и как противопоставленном комментарию и диалогу нет значения экстериориального характера, сводимого к различению, это то, что по сути не является философским порядком, что не является ни мыслью, и даже, в некотором смысле, ни тем, что философия может помыслить, но тем, о чем она все же должна мыслить – то, что препятствует мысли, но в то же время заставляет мыслить. В своем отношении к литературе философская мысль предельна [9]. Это мысль на границах между философией и литературой, берущая начало от значения отчужденности внешнего, которым является для нее литература.
Что значит мыслить, мыслить совместно? Это противопоставление диалогу. Мысль – это не диалог, диалог как форма мышления критикуется в равной степени и в тех же терминах как Делёзом, так и Фуко. Подобная критика диалога демонстрирует их общий разрыв с определенными представлениями философии, так как диалог как форма и способ мысли господствовала в истории философии, очевидно, начиная еще с платоновских диалогов – мысль в «Софисте», если быть точным, определяется как «диалог души с самой собой». Это именно идея мысли как диалога мысли с самой собой, которая устанавливается, вопрошает, повторяется и развивается во всей своей возможности, пересекая историю философии. Так возникает вопрос: что значит мыслить и что можно мыслить, если мыслить значит вступать в диалог? И напротив, вопрос Делёза и Фуко состоит в том, что значит мыслить и что можно мыслить, если мыслить это не значит вступить в диалог?
В подобных условиях мыслить не означает мыслить исключительно (философ как мыслящий абсолютно, радикально основывающий собственный дискурс), но в действительности это значит мыслить совместно, установив, что диалог как собственная форма философствования есть лишь ложное отношение, всегда диалектического характера. Так в одном из текстов, посвященных Делёзу, Фуко возвращается к своему рассмотрению делёзианской критики диалога как способа философской мысли [10], критики, которая, как он подчеркивает, дает возможность устанавливать некий новый способ мысли – мысли о различии, которая содержит в себе возможность различения в мысли: включает различие в мысль ради возможности мыслить. Диалог не оставляет места другому, он включен как момент противоречия, как отрицательное, словно поглощающий синтез в единстве и тождественности Себя [11]. Диалог фиктивен, поскольку в отношении к иному он предполагает необходимость отрицания другого как еще одного, отличающегося и расходящегося. Такова критика, относящаяся непосредственно к Гегелю, атака фундаментальной гегельянской мысли. Это также может служить объяснением принятого отношения философии к литературе.