Мишель Фуко и литература (сборник)

Литература, стало быть, является внешним по отношению к философии. Но это отношение расхождения не только у философии к литературе: литература уже внутри себя есть различение, отклонение, расхождение – в любом случае она такова в размышлениях Делёза и Фуко. Авторов всегда изучают как отклонение по отношению к некоему порядку, они различаются от этого порядка и всегда устраняют этот порядок. Недостаточно сказать лишь, в чем отклонение этого автора по отношению к нормам и представлениям устоявшейся морали, по отношению к социальному и к языку, различие делается не столько на уровне представлений или выражений, сколько на уровне структурных отношений, или же в распорядке, устанавливаемом им же. То, что в первую очередь интересует Фуко и Делёза – это отклонения (deviants) авторов по отношению к структурным связям, к режиму, устанавливающему представления о морали, о социальных отношениях, об искусстве и политике – отношениями или договоренностями, которые тем самым касаются по большей части философской мысли, поскольку она, так же как литература, зависима. Сочинения Фуко также касаются подобных структурных отношений, отношений в отличных друг от друга областях, пересекаемых такими отношениями. Делёз же продолжает показывать, как распорядок (agencement) оказывается одновременно социальным, политическим, искусством, лингвистикой и тем, что устанавливает состояние мысли. Фуко пишет труд о Русселе постольку, поскольку он нарушает порядок и разделяет нормальное и ненормальное, и разделение конституирует нашу мысль («История безумия»). Как правило, у Фуко литературный вымысел различает порядок дискурса и разоблачает его. Делёз в то же время пишет о Мазохе, чтобы обнажить диалектические отношения садо-мазохизма и общие представления о желании, связанных с этими отношениями, со всеми его вовлеченностями в субъективности, политику, психоанализ, философию. Или же когда он пишет о Прусте, то создает концепт знака, отличного от лингвистики и метафизики смысла (в том числе и феноменологии), и возможность такого концепта обнаруживается совместно с работой Пруста (работой, которая взаимодействует (interfère) в свою очередь с Ницше или Спинозой): горизонтальное отношение лингвистической концепции (сигнификация, становящаяся возможной благодаря отношениям между знаками), отношение трансцендентальности метафизики (сигнификация, независимая от знака), Пруст подменяет в своем письме даже вертикальное и имманентное отношение между знаком и тем, что он означает. Впрочем, это непосредственное и имманентное отношение между знаком и тем, что он означает, характеризует для Фуко современную литературу [12]. Таким образом, каждый раз, когда практика письма своеобразно вводит сдвиги и перемещения в то, что управляет нашей мыслью, она делает возможным тем самым некий новый способ мыслить. Цель же состоит в том, чтобы мыслить иначе и понимать иначе сам акт мышления: речь не о том, чтобы атаковать философию с помощью литературы, но о том, что между философией и литературой есть трещина, общее основание мысли для некоей другой мысли.

Говоря иначе, литература вводит различие: она сама по себе является некоей мыслью, где и есть это различие, что собственно и наблюдается в произведении. Литература и есть мир расхождения, различения – различие в ней это не концепт, а движение, она является не репрезентацией, а подлинностью мысли. Это то, что Делёз говорит о поэтическом языке, который в основном и представляет литературный язык: поэзия «исполнена всей властью свойственной языку бифуркации и вариации, гетерогенеза и варьирования»³ [13]. Это именно то, что Фуко анализирует у авторов, которых он исследует: язык сам по себе незначимый, чистый шепот или молчание, что говорит об отношении к чему-то внешнему, это отношение есть состояние самого языка. То, что сказано, удвоено пустотой, молчанием – всегда есть различие между тем, что говорится, и шепотом молчания, которое ничего не говорит, и именно это находится в различии, внутри того зияния, где пребывает литература. Для Фуко литература определяется не как некая мысль, имеющая язык как объект (лингвистический подход к литературе), но как некая мысль с языком, неразлучная с силами, присущими языку, то есть различием, пустотой, шепотом. Это одна из идей, которую он видит воплощенной в трудах Мориса Бланшо [14], мысль, неразлучная с внешним, само движение этой мысли есть различение без конца: все, что различимо, только и вбирает свою реальность (или отсутствие реальности) из внешнего, которое поглощает и беспрестанно пересекает эту мысль. Делёз не говорит ни о чем другом, когда определяет литературное творчество как гетерогенез: это больше различение, чем сигнификация, кочующая мысль, конституируемая движением различия, которую эта мысль избегает.