Мишель Фуко и литература (сборник)

Для Фуко и Делёза литературный язык это уже не место, нуждающееся в различии отношения к собственному внешнему, которое содержит в себе самом что-то отличное от сигнификации и языка. Литературное произведение включено во внешнее, которое никогда не может быть языком и никогда не может означивать. Для Фуко язык заключает в себе отношение умалчивания к пустоте, к смерти. Это молчание подобно силе, оно является мыслью: молчание, пустота, смерть есть имманентные силы в языке, но они не есть силы языка. У Фуко они наглядно выявлены как то, что делает возможным язык и смысл, но они не означают некоей первичной экстериориальности в языке, отличной от языка, трансцендентной. Молчание, отсутствие, смерть, не перестающие быть активными в языке и с языком – силы, которые производят то, что есть говорение, расщепляющее то, что принято считать автором, они обрекают мысль на блуждание, отдаляя от всякого синтеза, от всякого единства и диалектики. Это также имманентное отношение языка к своей собственной изнанке, отношение, присутствующее как сила, с помощью которой Фуко определяет современную литературу, и это то, что он показывает у каждого автора, интересующего его, в частности, у Бланшо. Это тот же тип отношения, который анализирует Делёз и который, по его мнению, развивает идею об активности имманентного молчания в литературе («молчание в словах»), в литературном языке (аффекты и перцепты, что живут в литературе): это определяется не как практика означивания, но как создание языковой материи целого, полностью упорядоченного своим отношением к силам немоты, что выражает язык. Для Делёза и Фуко литература определяется с этим отношением имманентности и несводимости к своему собственному внешнему, это отношение непосредственно противопоставляет внешнее диалектике – Фуко так же, как и Делёз, настаивает на том, что диалектика – это сама форма, в которой философия развивается в течение своей истории [15].

Мыслить совместно с литературой означает относиться к внешнему философии, вовсе не в том смысле, в котором литература исключительно противопоставлена философии: одновременно она побеждает философский замысел и приводит его к мышлению. Взаимодействовать с литературой означает относиться к внешнему мысли, который пересекает и организует литературный замысел и это внешнее есть то, что представляет интерес для философии в литературе – в любом случае, это интерес некоей философской мысли, не диалектической, включающей различие как движение мысли.

Это отношение к литературе выходит за пределы моделей философского комментария и интерпретации. В общем, такое отношение прекращает поиски истины литературного текста: речь не идет больше о том, чтобы говорить об истине сочинения, но для философа речь идет о порождении замысла, концепта. Для Делёза и Фуко это также означает мыслить силами внешнего, которое пересекает литературу – творение концептов содержит в собственном концепте связь с неконцептуальным другим, артикулируемым им же. В этом смысле философ мыслит с тем же сочинением в том измерении, где находит условия концептуального творения. Не говорит ли это о том, что он только и интересуется литературой, которая для него видится в философии? Напротив, то, что он находит в литературе – это не философское, не концептуальное, а внешнее замысла, с которым он, в своей области, может мыслить и творить. Философ находится в той же позиции, что и кинорежиссер, художник или музыкант. Порой творцы обнаруживают в некоей иной сфере установки для творения в их собственной области. Можно ли сказать, таким образом, что речь идет о некоей редукции или же о некоей негации, какую режиссер обнаруживает для кино в романе? Скорее, погружаясь в литературу, режиссер встречает нечто резонирующее и интерферирующее с тем, что он делает в кино. Это не значит, что роман держит кино в своей власти, но означает нахождение между двумя, а в некоторых случаях, означает возможные отношения, отношения необходимого различения между посредниками. Чтобы охарактеризовать подобные отношения, можно вернуться к делёзианской идее несобственно-прямой речи, т. е. к недиалектическому типу отношения. Оно является независимым от всякой идеи об истинности, содержит именно говорение с, безличный способ, путь установления связи (компликация или интерференция) между голосами различающимися и расходящимися, неразличимыми, но все же обязательно разными. Это – основание той несобственно-прямой речи, с помощью которой философия Фуко и Делёза может относиться к литературе и с помощью которого литература может быть неким посредником для философии.