Мишель Фуко и литература (сборник)

В продолжении текста Фуко связывает живопись Магрита с судьбой современной живописи. Эту судьбу он определяет как сомнение в двух «принципах». «Первый утверждает отделенность пластической репрезентации (включающей сходство) от лингвистической репрезентации (такое сходство исключающей)»[126]: картины Клее открывают «неуверенное пространство», где плавают знаки и формы и где не царствует принцип замкнутости калиграммы. «Второй принцип устанавливает равновесие между фактом сходства и утверждением репрезентативной связи»[127]. Кандинский порывает с требованием репрезентации. Эти два отказа Фуко видит как в творчестве, так и в картинах Магрита, вводящих вербальные послания в полноту форм и заставляющих играть множество сходств, отсылая исключительно к их собственной логике, в заботливо поддерживаемых расхождениях между картиной и ее названием.

Весь этот анализ пытается показать, что классическая живопись продолжает сохранять между изображениями и вербальными знаками общее пространство. Их разделение (изображение походит, тогда как знак означает) мгновенно становится уравновешенным аффирмативной (апофантической) структурой сходства: «классическая живопись говорит – и говорит многое, полностью формируясь вне речи: результат таков, что она молча располагается в дискурсивном пространстве»[128]. То, что дано в современной живописи с тех пор, это не столько новое пространство, сложившееся там, где слова и фигуры сочетают по-другому, сколько отсутствие их общего места. Подобное отсутствие, наглядно представленное в китайской энциклопедии Борхеса, разъяснено в предисловии к «Словам и вещам».

Вспомним попутно, что в работе «Глаз и ум», открывающейся репродукцией картины Клее, Мерло-Понти хотел свести «легкую и импровизационную мысль науки» к «ее первоначальной историчности»[129]. Историчность знаний у Фуко и Мерло-Понти оказывается настоятельно необходимой, и перераспределение смыслов правды осуществляется согласно опыту современной живописи.

Скажут, что между текстами Мерло-Понти и Фуко – очень слабое эхо, которое помогает соскальзыванию от китайской энциклопедии Борхеса к трубке Магрита. Но мы хотели бы заставить немного поиграть обеими последовательностями текстов, прежде чем осознать смысл финала предисловия «Слов и вещей». Мерло-Понти стремится напомнить о «фундаментальном… всякой культуры», а Фуко замечает, что «между этими двумя столь различными областями царит фундаментальная… область… Там и находится культура». Но что собой представляет это фундаментальное, где знания обретают свою меру? Мерло-Понти обозначает его как «существующее». А Фуко – как «существующее порядка». Фундаментальное осмыслено как «месторасположение» и «почва» у Мерло-Понти, и оба эти термина мы находим в предисловии Фуко. Эти лексические ориентировки, безусловно, ничего не доказывают, здесь далеко от эпистемы, пространства порядка, конфигураций знания до тела, создающего с видимым миром безмерную сложность. Но именно вследствие этого же вопрошания Фуко смог так быстро найти слова Мерло-Понти и все ту же идею, что знания не исчерпываются автореференцией условий их возникновения и что они не могут быть более даны посредством исследования логических форм речи, но что достаточно опыта литературы или живописи, чтобы переосмыслить историчность мысли.

* * *

Теперь нам необходимо в последний раз распутать нити предисловия, или, скорее, измерить уровень их спутанности.