Мишель Фуко и литература (сборник)

Таким образом, мы должны полагать вымысел тем же, чем является и poesis, то есть фундаментальной продуктивной вовлеченностью в мир. Выдумывать значит фабриковать, осуществлять, вовлекать в бытие. Отличительное свойство историй Фуко, свойство, благодаря которому они обладают своей трансформирующей силой, состоит в том, что они представляют собой не просто описание прошлого, но попытку изменить настоящее посредством трансформации, или выдумывания, опыта. Любой опыт, в определенной степени, связан с вымыслом. В дискуссии относительно его «Истории безумия», в контексте его идеи книг-опытов, Фуко в очередной раз подчеркивает важность для себя возникающего в читателе опыта, обладающего трансформирующим эффектом. Однако подобный эффект должен основываться на исторически точных исследованиях. «Совершенно определенно, – говорит он, – это не может быть романом» (EMF, 243 [45]). Но намного более важным является не серия истинных, или исторически доказуемых, открытий; а опыт, который благодаря книге становится возможным. И опыт этот не является ни истинным, ни ложным; как и все прочие, он есть вымысел. «Опыт, – говорит Фуко, – это всегда вымысел; это нечто, что кто-то выдумывает для себя, то, что не существует прежде и будет существовать после» (ibid, изменено). Как бы то ни было, этот сфабрикованный опыт содержит в себе целый комплекс связей с истиной исторических исследований. Опыт, становящийся возможным благодаря книге, основывается на истине этих открытий, но опыт сам по себе является новым творением, которое, в некий определенный момент, способно даже разрушить ту истину, которая является его основой. А потому не стоит удивляться, когда Фуко допускает, что «проблема истинности того, о чем я говорю, для меня, чрезвычайно сложная проблема, и более того – проблема центральная» (EMF, 242, 44). Но следует ли из этого, что каждый опыт является неким видом вымысла или чем-то, что мы фабрикуем для самих себя? Как нам постичь смысл этого предположения? Для этого нам придется возвратиться к смысловому богатству термина «опыт» во французском и английском языках. Мы уже видели, что по-французски термин expérience может означать как опыт, так и эксперимент, и эта способность также существовала, как указывает Реймонд Уильямс[176], до самого конца восемнадцатого столетия и в английском языке. Термин «опыт», в ту эпоху, «становится не только обозначением сознательного испытания или переживания (trial), но и осознания того, что было испытано или пережито, а из этого проистекает осознание эффекта или состояния»[177]. А это осознание возникает, как гласит латинский корень слова, из открытости миру, открытости, по определению опасной. На латыни expereri (пробовать, испытывать) связано со словом, обозначающим опасность – periculum[178]. Следовательно, опыт, в обоих смыслах, является чем-то, возникающим из чреватой неминуемой опасностью встречей с миром – или со странным и чужим. Одним из тех философов, что с готовностью воспринял этот способ постижения опыта, был Джон Дьюи. Если кратко, то для Дьюи опыт является не тем, что просто происходит с нами, не тем, в отношении чего мы являемся лишь пассивными реципиентами. Опыт – это форма активности. В более широком смысле это взаимодействие организма с окружающей его средой. Центральная мысль заключается в том, что сущностью опыта является действие (doing) и переживание (undergoing). В опыте, говорит Дьюи, мы проявляем себя «через действие, равно как и посредством переживания, и эти наши переживания становятся не просто впечатлениями, оттисненными на инертном воске, но зависят от того, каким образом организм реагирует и отвечает»[179]. Следовательно, организм – это «сила, а не проницаемость (transparency)» (ibid)[180]. Если организм, или личность, представляет собой силу, а не просто пассивную записывающую поверхность, то мы можем сказать, что каждый опыт является вымыслом в том смысле, что нечто новое сфабриковывается, нечто новое является следствием взаимодействия организма и мира.