Мишель Фуко и литература (сборник)

Фактически, идея, что опыт представляет собой активность личности в большей степени, чем нечто, происходящее с ней, уже включена в структуры французского языка – в отличие от английского. По-французски иметь опыт – faire une expérience (буквально – делать опыт). Точно так же, по-английски мы говорим, что у нас есть мечта – по-французски кто-то делает мечту (j’ai fait une rêve). В отношении опыта это значит, что, читая Фуко по-английски, мы обсуждаем обладание опытом, в то время как на французском он гораздо чаще употребляет выражение faire une expérience. Значение этого различия состоит в том, что эту фразу можно, и гораздо проще, чем кажется, перевести на английский выражением «совершать опыт». Следовательно, в фукольтианском употреблении термина идея о том, что опыт есть действие и экспериментальная вовлеченность, всегда лежит на поверхности[181]. Теперь становится очевидно, как можно увязать идею вымысла, в самом широком смысле, с идеей опыта: с помощью концепта эксперимента, общего и для того, и для другого. Таким образом, когда Фуко говорит о том, что все его книги – вымысел, мы понимаем, почему: потому что они экспериментальны, и наоборот: они экспериментальны именно потому, что являются вымыслом.

Отныне становится возможным четко развести те два значения, в которых Фуко использует термин опыт. С одной стороны, мы различаем нечто, именуемое «повседневным» или «основным» опытом, и, с другой стороны, нечто, именуемое опытом «трансформирующим». Например, мы можем сказать, что в «Истории безумия» Фуко описывает аспекты повседневного опыта безумия в классическую эпоху, в то время как в последнем томе «Истории сексуальности» он исследует повседневный опыт сексуальности в античном мире. В общем, необходимо запомнить, что этот повседневный опыт инкорпорирует целый ряд элементов (эпистемологических, нормативных и др.), о которых никто и не подозревает. Таким образом, этот опыт является повседневным не в смысле общепринятом, а в том смысле, что он формирует постоянную, хотя и непрерывно меняющуюся, основу нашего способа восприятия, понимания и действия в мире. Эта форма опыта является тем, что Фуко в конце концов обозначит тремя осями знания, власти и субъективности. С другой стороны, категория трансформирующего опыта включает в себя не только батаевские границы-опыта 60-х годов и более спокойные опыты, подтвержденные книгами самого Фуко, понимаемыми как книги-опыты, но также и те опыты, что многие произведения литературы открывают для своих читателей. Это те опыты, что встают на нашем жизненном пути и не позволяют нам продолжать думать и действовать так, как раньше. Иными словами, они не дают нам бездумно существовать в границах нашего повседневного опыта.

Но что насчет связи между этими двумя формами опыта? Каким образом трансформирующий опыт влияет на опыт повседневный? Давайте начнем с того, что, рассуждая о повседневном опыте, я говорю об опыте в общем, который, в некотором смысле, всегда единичен, в то время как говоря об опытах трансформирующих, я вынужден говорить о множестве опытов. Это значит, что трансформирующие опыты дискретны, точные события, которые нарушают и прерывают формы повседневного опыта, более изменчивого и продолжительного[182]. Тем не менее, эти события не просто пики, или моменты напряжения в течении повседневности; более или кроме того, подобные события изменяют наш привычный опыт. Называя этот тип опыта трансформирующим, мы употребляем подобное определение потому, что он имеет предрасположенность к трансформации нашего повседневного опыта путем смещения, или перестановки, вдоль трех осей знания, власти и субъективности. Иными словами, трансформирующий опыт, осуществляется ли он в форме произведений философии, литературы или истории – или в виде иных возможных множественных форм – раз и навсегда изменяет того, кто его пережил.

IV. В сторону литературы