Мишель Фуко и литература (сборник)

Однако подобный способ формулирования сути литературы ставит несколько важных и еще не заданных вопросов. Как мы знаем, фукольтианский анализ опыта включает в себя три отдельных (по крайней мере в теории) аспекта или оси: знание, власть и субъективность (the self). Итак, первый вопрос состоит в следующем: правомочно ли будет сказать, что этот триединый опыт трансформируется исключительно в том случае, когда изменяются все три оси? Иными словами, можем ли мы говорить об изменении, возникающем лишь в том случае, когда трансформируется только одна из трех осей? Перво-наперво необходимо помнить о том, что подход Фуко к личностным и социальным переменам всегда признавал как необходимость, так и ценность частных, не-тотализированных практик, а потому нет никаких причин полагать, будто его отношение к литературе будет иным. Значит, мы можем с полным на то основанием предположить, что книги, подобные «Безымянному» Беккета, будут эффективны в этих фукольтианских условиях, нет надобности модифицировать наш опыт по всем трем осям. Но все же остается вопрос: полностью или частично произведения литературы подходят для того, чтобы оказывать влияние на одну ось – которая будет, вероятно, осью отношения к себе, или этики. Следя за ходом мысли, мы можем предположить, например, что книги, подобные «Происхождению видов» (1859) Чарлза Дарвина, обладают глубинным трансформирующим воздействием на наш опыт на уровне знания, в то время как книги, подобные «Братьям Карамазовым» (1879) Достоевского обладали (и обладают) большей способностью к эффекту этической трансформации. Не подразумевается ли тем самым, что этика является той областью, в которой наиболее эффективна литература – или даже той областью, в которой исключительно литература способна оказывать влияние? Нет никаких сомнений, что подобные привлекательные и, в некотором роде, простые выводы напрашиваются сами. Однако проблема состоит в том, что они слишком просто разделяют три оси, о которых говорит Фуко. Можем ли мы действительно определить, на какую из трех осей больше влияет книга Дарвина? Не изменяет ли она наше понимание о себе в терминах науки, религии и этики – то есть все три оси опыта? И сходным образом не можем ли мы сказать, что ценность книг Достоевского заключается в его понимании человеческого поведения – и в знании, извлекаемом нами из этого понимания, – равно как в способности изменять наше отношение к самим себе? Развивая мысль, мы фактически можем доказать, что она может изменить наше отношение к самим себе именно постольку, поскольку изменяет то, что мы принимаем за факты человеческого поведения. В случае литературы здесь подразумевается огромная труднодостижимость, если не невозможность, четкого отделения оси, по которой распределяется опыт, разнося грохочущие последствия подобного воздействия по остальным осям. Другими словами, чтобы быть кратким, мы должны серьезно воспринимать слова Фуко, в которых он настаивает на том, что все эти три оси связаны воедино и «могут быть поняты только в совокупности, в связях друг с другом, и не могут быть поняты одна без другой»[186].

Тем не менее, в контексте данной статьи нет необходимости подчеркивать окончательную важность сложности подобных отношений. Наоборот, гораздо лучше будет сохранять открытость к тем влияниям, которые способна оказывать литература. Единственное, что необходимо сейчас сказать в заключение, так это то, что набросанная мною в статье схема дает нам ключ к пониманию идеи, с которой мы начали; что определенные произведения литературы могут принудить нас мыслить иначе. Потому что, несмотря на верность утверждения о том, что произведения литературы коренным образом являются продуктами своего времени, эта идея должна уравновешиваться необходимостью того, что они могут действовать, в порядке эксперимента, как внутри, так и супротив своего времени. Эти незначительные события, эти пригоршни песка – ничто без своих множественных, странных эффектов.

Перевод с английского В. И. Дёмина, Т. Н. Амиряна

Франк Пальмери. История нарративных жанров после Фуко [187]

Томас Кун и Мишель Фуко открыли роль эпистемологических парадигм в формировании и ограничении познаний о мире, в том, что принималось за истину в различные эпохи. Субъектом Куна были естественные науки, в то время как Фуко сфокусировался на социальных науках. В своем эссе я предполагаю раскрыть сущность и природу культурных парадигм, чьи справедливые притязания являются менее строгими, чем в области науки, а также, в частности, рассмотрю тесную связь между культурными парадигмами и жанрами, важность трансформаций внутри и между жанрами.