Мисс Неугомонность

— Небольнонебольно! — пробормотала Мари слитно и заткнула меня, приникая опять в яростном поцелуе.

Позвоночник гнуло и жгло от затылка до копчика от невыносимой потребности двигаться, легкие горели, и ее невнятные слова сработали как отмашка, выстрел стартового пистолета в мою и так уже опустевшую от похоти башку. Я ни хрена больше не соображал, что несу, хрипя ей в шею между жесткими поцелуями, раскачиваясь все быстрее и быстрее.

— Кончишь сейчас… для меня… со мной… — приказал, скалясь от усилий сдержать прущий по телу оргазм и выискивая именно тот самый идеальный угол проникновения.

— Я не знаю, получи… А-а-ах! Еще, сделай так еще!

Да-а-а! Вот оно! Никакого холостого хода со мной, детка! Привыкай!

— Кевин-Кевин-Ке-еви-и-и-ин! — Вот так, наваждение мое, бери свое, а теперь и я могу получить сполна.

Ощутив всем телом, каждым нервным окончанием повсюду сжатие ее внутренних мышц и упившись протяжным финальным стоном, я сорвался в свою эйфорию, острую, взорвавшую череп и опустошившую легкие до режущего жжения в последнем выдохе-крике.

Блядь!

Вот момент, в который реально мечтаешь сдохнуть, потому что хрен его знает, повторится ли такой кайф еще хоть раз в жизни.

Глава 17

— Кев?

Ну вот, опять мой голос похож на мышиный писк.

— М-м-м?

— Спишь?

Я не увидела, скорее, почувствовала, что он улыбнулся. Господи, как же красиво он умеет улыбаться. Я знаю, я видела.

— А что надо ответить?

— Правду конечно.

— Тогда сплю.

— Ах ты ж бессовестный…

Я моментально оказалась прижата к кровати большим горячим телом. Одуряюще вкусно пахнувшим чем-то… не знаю даже, как можно описать этот запах, — родным? Привычным? Люби…

Ой, нет! Никаких запрещенных слов на букву «Л»! Даже мысленно! Парни его как огня боятся. Уж мне ли не знать, выросшей с семью охламонами, которые с горящими глазами могли рассказывать о своих девчонках, о том, какие они умницы или красавицы и как с ними клево. Но стоило мне с невинной улыбочкой спросить: «Ты, братишка, никак влюбился?», как эти дуралеи моментально ощетинивались вспугнутыми дикообразами и начинали тут же, противореча только что произнесенному, говорить такое, что проще было пережить атаку семейства скунсов, чем дослушать до конца их бред. Мол, настоящие мужчины не влюбляются, это слабости, свойственные городским педикам, а они, настоящие канадские лесорубы, просто обзаводятся подходящими для них самками, с которыми… В общем, маленькая ты еще, Мари, знать все подробности того, что прекрасно может происходить между парнем и девушкой и без дурацкого слова на букву «Л»!

Так что нет уж!

На эти грабли я не наступлю. Не-а. Я же умная, да?

— Я сплю, малыш, и мне снится дивный сон. Я такого ни разу не видел. Волшебный сон про одну маленькую огнегривую гавкучку, которая трепала мне нервы два месяца. Хотя вру. Точно, вру! Мне она уже снилась, и не раз. И каждую ночь она дразнила меня вот этими губами…

Он потерся своим ртом о мои губы, снова маня обещанием поцелуя, но не давая его.

— Ох уж мне эти губы, что они только в моих снах не вытворяли, как только не мучили, но наяву они… мм-м… не отлипал бы вовек.

Так и не отлипай, я же вся тут только «за»!

— Вот этими волосами…

Саваж зарылся пятерней в мои непослушные пряди, мягко массируя кожу головы, от чего я едва не замурлыкала.

— Они у тебя реально же как огонь: то так на свету отливают, то эдак, на солнце темным золотом отдают, в помещении — медью красной, сколько ни пялься, все равно всех оттенков не запомнить.

Я и дышать перестала, ловя каждое слово. Внутри все трепетало и плавилось. И это тот самый грубиян, хамло и перманентно злобный мистер Все-вокруг-тупые-засранцы? Да я моргать боюсь, вдруг это морок какой-то и от легкого взмаха ресниц развеется? Нет, ни за что, я хочу все так, как сейчас! Долго-долго. Сойдет даже навсегда. Определенно сойдет.

— Еще этими упругими ягодицами… — Кевин сунул ладонь под меня и стиснул упомянутую часть тела. Одновременно он соскользнул чуть ниже и прошелся плотоядным взглядом по моей груди, отчего соски тут же съежились и запульсировали, будто намекая мозгам дать команду открыть рот и выпросить новую дозу той умопомрачительной ласки для них, которую познали совсем недавно. Вот уж и не догадывалась, что они у меня такие озабоченные и ненасытные.

— Я тебе снилась? — Удивления в моем голосе было так много, что я даже сорвалась с шепота на писк.

— Каждую чертову ночь, — пробормотал Саваж, все так же неотрывно глядя на мои груди, и гулко сглотнул, а я следом, от того, как в низу живота потянуло-сократилось. И в груди, как если бы сердце кто сжал в кулаке. Сильно, но нежно, будто люб… Нет! Об этом не надо.

— Ты шутишь?

— У па Джека в бардачке лежит Библия. Могу поклясться на ней.

И снова эта улыбка, которая светит мне даже в темноте.

Можно, Господи, сделать эту ночь бесконечной?

— И как же я тебе снилась? Что мы опять ругаемся?