— Нет, — сказал лорд Мортимер почти четким, сильным голосом. — Нет, — повторил он с кривой улыбкой на страшных губах. — Милосердие мне не нужно. Не затем… не затем я позвал тебя, дочь. Я ни к кому не был милосерден… И сам о нем не прошу. — Его зрячий глаз влажно блестел. — И ко мне никто милосердия не проявлял. Я не понимаю, что это такое. Оно мне ни к чему. Это слабость. Костыль какой-то. Убивай, или убьют тебя — вот по какому принципу я всегда жил. Даже с отцом… Я сражался с ним насмерть… Потому что он хотел сломать меня… чтобы узнать, из чего я сделан. Запер меня в чулане. Ты, дочка, говоришь о потовыжималках? Он запер меня в чулане… за пустяшное нарушение правил, которые он установил. Мне нельзя было оттуда выходить… Меня не кормили и не поили… до тех пор, пока я не попросил бы у него прощения. И знаешь, сколько я просидел в том чулане… в темноте? Когда все вокруг было в моей моче и дерьме? Знаешь… сколько? — Он кивнул, как будто все еще гордился той своей детской победой. — Дворецкий сказал мне, что… я просидел там пять дней и четырнадцать часов. Меня выпустили против воли отца. А едва я успел прийти в себя… он снова засунул меня туда же. На этот раз… я продержался почти целую неделю. Но я кое-чему научился, дочка. Я понял… мужчине — даже мальчику — с добрым сердцем не выжить. Выживает он только благодаря силе воли. Да. Вот почему я еще жив сегодня. Сейчас. Потому что захотел увидеть тебя… поговорить с тобой, услышать, что ты скажешь… и я не умру, пока это не будет сделано и я не успокоюсь.
— Убивай, или убьют тебя? — заговорила она. — Что сделала мама, чем она так тебя разозлила? А что сделал Морган? Господи, папа… — Ее голос дрогнул. — Что такого сделала я?
Лорд Мортимер не ответил. Наверное, не смог, подумал Мэтью.
— Мы были недостаточно хороши для тебя? — спросила она. — Недостаточно сильны?
Наконец резко, хрипло и глухо прозвучал ответ:
— Вы были слишком хороши для меня. Я знаю это теперь, глядя в зеркало… что отражает прошлое. А я был слишком слаб… чтобы отпустить все это… то, что внутри меня… Слишком слаб. А здесь я считал себя… очень, очень сильным. И теперь смотри, дочка… на то, чем я стал и что у меня есть… Смотрите, — сказал он, обращаясь к Мэтью, Оберли и врачу, — это предупреждение о том, во что может превратиться человек… который так до конца и не вышел… из той темной комнатки… и который до сих пор… живет там, в молчании и страхе. Я не буду просить о милосердии, — произнес покрытый язвами рот на блестящем лице, — но скажу… то, что никогда не сказал бы отцу или еще кому-либо на этой земле… Я прошу прощения. — Глаз закрылся, и Мортимер откинулся на подушки. — Прошу прощения, — выдохнул он. — Прошу прощения.
Кристина стояла не двигаясь. Она впилась взглядом в отца. Эти глаза способны расплавить металл, подумал Мэтью. На нее было так же тяжело смотреть, как и на лорда Мортимера. Что-то в ее лице изменилось. Или за лицом. Трудно было понять. Мэтью гадал, сможет ли она сама когда-нибудь облегчить свою душу, ведь она точно так же заперта в темнице страхов (и промахов) прошлого, как ее отец. Да, вот это парочка.
Снизу донесся стук… Стук… Стук. Это постучали дверным молотком.
Глаз Мортимера открылся. Богач охнул. Он стал искать взглядом Мэтью и нашел.
— Он здесь, — прошептал лорд Мортимер. — Пожалуйста. Умоляю вас… задержите его. Хотя бы ненадолго. Мы еще не закончили. Не закончили. Правда… дочка?
Кристина глубоко и прерывисто вздохнула. Она переживала глубокую душевную боль, но что-то в ней (наверное, сила воли) пыталось всплыть из этой глубины.
— Да, — тоже шепотом ответила она. — Да, папа… мы еще не закончили.
— Пожалуйста… Корбетт… Задержите его, еще ненадолго…
— Хорошо, сэр, — отозвался Мэтью.
Он развернулся и, оставив Оберли и доктора Баркера в комнате, спустился, думая, что встретит в холле викария или какое-нибудь другое лицо из Оук-Бриджа. Однако там стоял красивый молодой человек, которого Бесс только что впустила в дом. На нем был темный плащ и треуголка с пурпурной лентой. Молодой человек улыбнулся Мэтью и сказал:
— Здравствуйте, сэр. Я приехал к лорду Мортимеру.
— Лорд Мортимер болен.
— О да. Я в курсе.
— Смертельно болен, — сказал Мэтью.
— Это мне тоже известно. Время не терпит, сэр. Не могли бы вы отвести меня к нему?
— А по какому вы делу?
— Дело мое заключается в том, — сказал приветливо улыбавшийся красивый молодой человек, — чтобы положить конец страданиям.
4. Я не ангел
Возможно, Мэтью шагнул назад — он точно не помнил. Молодой человек, который был, наверное, всего года на два или три старше Мэтью, смотрел дружелюбно, открыто, держался непринужденно. Руками в черных перчатках он снял треуголку. Волосы очень светлые, тонкие, как шелк, а глаза — цвета дыма. Он расстегнул плащ — под ним был хорошо сшитый черный сюртук и темно-фиолетовый жилет.
— Вы же не боитесь меня… мистер Корбетт?
— Что? — спросил Мэтью.
— Вы отступили на шаг назад. Что-то в моих словах обеспокоило вас?
— Мое имя. Откуда вы его…