Все они были раздеты до пояса, в набедренных повязках из оленьей кожи, легинах и мокасинах. Индеец, сидевший посередине, победитель игры в ракушки, очевидно, был намного старше двоих других — им было, наверное, примерно столько же лет, сколько Мэтью. У старшего были синие волнообразные татуировки на лице, груди и руках, а в нос вдето металлическое кольцо, в то время как его соплеменники (возможно, сыновья) были не так богато и затейливо изукрашены: головы побриты наголо, и только на затылках свисало по скальповой пряди, к которым кожаными шнурами были привязаны пучки из трех-четырех индюшиных перьев, крашенных в разные оттенки красного, голубого и зеленого цветов. На старшем воине было что-то вроде шапки из перьев — по несколько растопыренных индюшиных с обеих сторон и одно большое орлиное посередине, торчавшее вертикально, что, судя по всему, было призвано символизировать возникновение порядка из хаоса. На земле рядом лежали луки и колчаны со стрелами. Индейцы были поджарые и жилистые — ни унции лишнего английского жира. Обратив к Мэтью свои узкие длинноносые лица, они рассматривали его, будто аристократы леса: что там за гадость притащил кот?
— Помогите! — сказал Мэтью и показал рукой на колодец. — Мой друг ранен!
Ответа он, конечно же, не получил. Мэтью попробовал перейти на французский: он по опыту знал, что многие индейцы выучили этот язык (или его ломаный вариант, передававшийся от поколения к поколению) у иезуитов и миссионеров-сульпициан.
—
Снова не последовало никакого отклика.
—
Но было уже ясно, что индейцы этого языка не знают: они продолжали сидеть и смотреть на Мэтью, как если бы он обращался к каменным статуям.
Ждать больше было некогда — пусть делают что хотят.
Он снова принялся привязывать веревку к деревянной опоре, а закончив, заглянул в колодец и крикнул:
— Хадсон! Я спускаюсь обратно!
Взявшись окровавленными руками за веревку, он уже собирался перемахнуть через край, когда его схватила за плечи пара рук — словно обтянутое плотью железо — и отодвинула в сторону, как будто он весил не больше лепешки.
Трое индейцев посмотрели вниз на Грейтхауса, который висел неподвижно и не ответил на зов Мэтью. Прежде чем к Мэтью вернулся дар речи, старший, теперь уже серьезным тоном, сказал что-то двоим другим (для непросвещенного уха Мэтью его фраза прозвучала как «ха хача пэк»), и один из молодых людей без колебаний ухватился за веревку и молниеносно спустился в колодец. Он погрузился в воду рядом с Грейтхаусом и шлепнул его ладонью по затылку, а когда тот пошевелился и издал приглушенный звук, нечто среднее между стоном и проклятием, из уст юного индейца вырвался, по мнению Мэтью, радостный вопль, хотя на самом деле это, конечно же, было какое-то слово.
Еще одна команда старшего — на этот раз громкий дробный стук, напоминавший стаккато малого оркестрового барабана, — и юноша в колодце, одной рукой обхватив Грейтхауса поперек корпуса, а другой держась за веревку, как ни удивительно, пополз вместе с ним вверх. Если бы Мэтью сам не был свидетелем такой физической силы, он бы никогда в это не поверил. Для страховки второй молодой человек тоже повис на веревке и под скрип и треск опорной балки сполз вниз навстречу поднимавшемуся с Грейтхаусом товарищу. Партнер Мэтью еще не окончательно превратился в мертвый груз: он кое-как пытался опираться руками и ногами о камни. Мэтью подумал, что ошеломленный Грейтхаус, должно быть, решил, будто его уносит на Небеса парочка ангелов в неожиданном обличье.
Они с легкостью вытащили Грейтхауса из колодца, и Мэтью почувствовал себя каким-то доходягой, едва ли способным справиться с силой тяжести, — а так, собственно, сейчас дело и обстояло. Старший индеец снова заговорил («хе ки шакка тей» — вот что услышал Мэтью), одновременно сделав правой рукой хватающий жест, и один из мускулистых храбрецов немедленно поднял Грейтхауса и взвалил себе на правое плечо, словно бараний бок.
— Хай, хай! — сказал старший и стянул с Грейтхауса сапоги.
Он вылил воду и бросил их на землю у ног Мэтью. Затем, по короткой и резкой команде старшего, как будто выплюнувшего: «Тат!», молодые люди побежали в сторону, противоположную тому месту, где Мэтью с Грейтхаусом и Моргом вошли в форт. Тот, что нес Грейтхауса, казалось, почти не чувствовал его тяжелого веса, и через несколько секунд индейцы исчезли среди руин.
Старший хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание Мэтью, и показал на сапоги. Мэтью понял: если он собирается куда-то двигаться, нужно обуться. Сапоги были великоваты, но, к счастью, в них вполне можно было идти. Натягивая их, он заметил, что его треуголка, ранее упавшая на землю, пропала — как, впрочем, и ларец, и пистолет.