Мистер Морг

Сквозь весь этот гам Мэтью заметил, что кто-то приближается к нему. Это стало понятно по тому, как бесчинствующая толпа расступалась, чтобы пропустить этого человека, а там, где она не сразу давала ему пройти, в дело вступала пара больших рук и отшвыривала народ в стороны. Затем человек-лягушка получил пинок в пятую точку и полетел кувырком к ближайшей кувшинке, а перед Мэтью предстала могучая женщина в одежде из оленьих шкур, с длинными волосами, тронутыми сединой, и в ожерельях из звериных зубов на шее. Она стояла, уперев руки в бока, и неласково смотрела на Мэтью. Он представить себе не мог, что сейчас должно произойти, но, подавив свое истинное желание — а именно упасть на колени и просить пощады, — он устоял на ногах, и ему даже удалось театрально, с вызовом вскинуть подбородок.

Большая женщина окинула его взглядом с головы до пят, издала глубокий гортанный звук, как будто зарычал медведь, и обратила свой взор к толпе. Если кто-то еще и продолжал смеяться и кричать, то в следующее мгновение ее голос заставил все другие рты заткнуться. Мэтью подумал, что эта женщина способна одним своим криком вышибить дверь. Остальные индейцы замолчали, а некоторые молодые воины в знак повиновения даже упали на колени, склонив головы и плечи вперед, как будто слова женщины были ударами кнута. Мэтью понятия не имел, что она говорит, но было ясно: она разжигает в их ушных отверстиях огонь самого диавола. Если во время этой тирады кто-нибудь осмеливался пошевелиться, ее черные глаза тут же находили его, и нарушитель съеживался и пятился, как дрожащая собака.

Как следует нагнав страху на свой народ, она снова устремила внимание на Мэтью и вперила в него взор, как будто хотела стереть в порошок. Выдержав паузу, в течение которой он все-таки не распался на составные части, женщина выкрикнула что-то — очевидно, некую команду, так как вперед вышел устрашающего вида индеец, чьи щеки, подбородок, руки и ноги были украшены красными и синими угловатыми татуировками. Он подскочил к самому лицу Мэтью, сказал:

— Англиш, идить, — и развернулся к выходу.

Мэтью выполнил приказание. Ему пришлось пройти мимо большой индеанки, издавшей звук, похожий на шипение плевка на сковородке, что, по его предположению, резюмировало все ее мысли о нем и его соотечественниках.

Снаружи его тоже ждала орава индейцев, подтянувшихся сюда вместе со своей живностью и скотом. Раздались крики и шум, который иначе как «улюлюканье», пожалуй, не назовешь, но им быстро положил конец сопровождающий, который разразился не худшей тирадой, чем большая женщина. Свою речь он перемежал шлепками по груди и ударами кулака по ладони. Говорил он неизвестно что, зато веско, ибо сразу по окончании его выступления все повернулись и разошлись по своим обычным делам, как будто Мэтью вдруг перестал существовать.

— Идить, идить, — велел ему индейский воин и знаком показал, что нужно двигаться дальше.

Мэтью шел по деревне словно призрак. Он встретился взглядом с несколькими детьми и молодыми женщинами, разглядывавшими его, да еще подбежала и залилась лаем коричневая собака, пока индеец не прикрикнул на нее, после чего подскочил маленький мальчишка и зажал ей пасть рукой, а больше никто не мешал проходу Мэтью.

Деревня оказалась огромной, построек в ней было видимо-невидимо. Мэтью насчитал тридцать четыре длинных дома разных размеров. В нескольких самых больших, по его оценке, могло проживать по сотне индейцев. Женщины нянчились с младенцами и возились с детьми чуть постарше, а в строениях, похожих на сараи, работали мужчины: они мастерили каноэ из бересты, рубили дрова, точили ножи и наконечники копий. Мэтью увидел, что тут занимаются множеством ремесел: плетут корзины и ткут одеяла, лепят глиняные горшки, выделывают шкуры животных, туго натянутые на деревянные рамы, — это и само количество жителей деревни навело его на мысль, что у племени тут, должно быть, свой Нью-Йорк. В дальней части деревни ворота в задней стене были открыты, и за ними виднелось большое озеро, возможно входившее в систему реки Раритан, а рядом с ним — кукурузное поле, фруктовый сад на склоне холма и ряды обширных огородов. Это был целый отдельный мир.

— Мой друг, — сказал Мэтью своему провожатому, проворно шагавшему впереди. — Раненый. Где он?

Ответа Мэтью не получил, пришлось довольствоваться молчанием. Наконец они подошли к небольшому, покрытому корой жилищу, стоявшему особняком рядом со стеной деревни — восточной, как определил Мэтью, и индеец воздел руку вверх, что, очевидно, значило «стоять». Группка детей, следовавших за ними на некотором расстоянии, прошла крадучись еще несколько ярдов и тоже остановилась, внимательно наблюдая. Индеец что-то прокричал на своем языке в сторону двери жилища, закрытой оленьей шкурой. Из отверстия в крыше поднимался дым, свидетельствуя о том, что в доме кто-то есть, но никто не выглянул. Провожатый поднял с земли длинную палку, приблизился к дому, так чтобы можно было палкой приподнять шкуру в сторону, и снова, грубо, как будто приказывая, выкрикнул свою фразу.