Индеец подобрал три лука и колчаны и повесил их себе на плечи. Не успел Мэтью надеть второй сапог, как индеец развернулся и побежал вслед соплеменникам. Это означало, что Мэтью волен последовать за ними или нет, это уж как ему будет угодно, но в любом случае, сколь бы тяжко ему только что ни пришлось, ждать его никто не будет. Испытывая жгучую боль, с каждым шагом пронизывавшую ноги до самых колен, он пустился вдогонку за старшим индейцем.
Тот, не оглядываясь, бежал между развалинами сгоревших домишек, сожженных, возможно, его отцом. Двое других с Грейтхаусом уже скрылись из виду. Мэтью спотыкался, иногда чуть не падал и держался на ногах одним лишь усилием воли, но и у этой ценной способности был свой предел. Старший индеец тем временем выбежал из форта через еще одну зияющую брешь в стене, поросшую по краям ползучими растениями, и исчез в мокром лесу. Мэтью последовал за ним в непроходимую глушь по единственной, едва заметной узенькой тропинке. Вокруг росли могучие деревья, ветви которых смыкались друг с другом футах в семидесяти над землей. Ползучие растения толщиной с якорные канаты свисали, казалось, с самых облаков. Холодный ветер кружил мертвые листья, в небе пролетела стая судей-ворон, безмолвно вынося Мэтью свой приговор. Его словно придавило перстом Божьим. Дело не только в том, что Грейтхаус серьезно ранен и, может быть, почти при смерти, — еще и Морг выпущен в мир, и побегу этого чудовища поспособствовало молчание Мэтью — и, да, алчность, если называть вещи своими именами.
Как сможет он жить с этим?
Уже через три или четыре минуты он стал задыхаться, ноги налились свинцом, в голове шумела кровь. Индейцев впереди не было видно из-за густой листвы, они, вероятно, оторвались от него уже на полмили. Он изо всех сил старался бежать быстро, что у него не очень-то получалось, так как он хромал от боли. Но он продолжал двигаться вперед, и каждый шаг отдавался мукой. Кажется, внимание его рассеялось или просто ноги подвели — он вдруг потерял равновесие, пошатнулся, а потом и споткнулся и в конце концов растянулся во весь рост, проехавшись лицом по ковру из мокрых листьев.
Мэтью сел и встряхнул головой, отгоняя серое марево, стоявшее перед глазами. Впереди что-то быстро мелькнуло, и он увидел на тропе, футах в двадцати-тридцати, старшего индейца, видимо выскочившего из-за деревьев. Тот сделал жест, означавший: «Вставай!» Мэтью кивнул и стал подниматься на ноги — это усилие причинило ему такую боль, что даже Иов многострадальный, пожалуй, проникся бы уважением. Как только Мэтью справился с этой задачей, индеец развернулся, снова побежал и исчез из виду, прежде чем Мэтью успел сделать хоть шаг.
Хромая и спотыкаясь, Мэтью наконец вынырнул из-под лесного полога и оказался в широком поле, заросшем высокой, по самые плечи, коричневой травой. Впереди, примерно в сотне ярдов, высилась бревенчатая стена, похожая на стену Форт-Лоренса, только совершенно целая. В воздухе над ней висело облачко голубого дыма. Мэтью продолжал двигаться вперед. В поле вокруг послышались крики невидимых часовых: кто-то из них подражал лаю собак, а кто-то — вороньему карканью. Вскоре он понял, что его сопровождают: по обеим сторонам от него в высокой траве мелькали темные очертания бежавших вприпрыжку индейцев. Они лаяли, каркали, обменивались другими пронзительными звуками, и Мэтью сделал вывод, что с каждой стороны бегут, наверное, по пять или шесть воинов. Это представление действовало устрашающе, но у него не было другого выбора, как только идти вперед, ведь Грейтхауса, несомненно, потащили сюда же, так что нельзя сбавлять шаг или показывать свою слабость.
Не успел он додумать эту мысль, как два индейца с быстротой молнии подбежали к нему сзади, с двух сторон подхватили под руки, подняли и без промедления помчались с ним через поле.