Мистер Морг

Его внесли в открытые ворота. Среди множества воинов в татуировках и с головными уборами из перьев процессия стремглав проследовала по голой земле двора, распугивая мелких собачонок, свиней и коз. Чтобы увидеть, кого это там притащили, вперед выступили женщины с длинными блестящими черными волосами, одетые в кожаные юбки и в кофты, похожие на камзолы и украшенные яркими цветными бусами и разными побрякушками. Они тараторили и галдели, большинство держали на руках или тянули за руки маленьких детишек. Кое-кто из мужчин, крича и пихаясь, пытался оттеснить женщин: похоже, здешние жители были столь же любопытны, как и нью-йоркская толпа, что собралась бы поглазеть на японца, шагающего по Док-стрит. К их чести, женщины пихались и кричали в ответ, недвусмысленно отстаивая свои права. Дети плакали, собаки лаяли под сапогами Мэтью, висевшими в нескольких дюймах от земли, а козы разбегались как угорелые, бодая всех, кто попадался на их пути. Если бы Мэтью не был так обеспокоен судьбой Грейтхауса, то происходящее можно было бы воспринимать как первый акт некой комической пьесы, но он боялся, как бы ее заключительный акт не обернулся трагедией. Сквозь пернатую, татуированную, украшенную браслетами толпу Мэтью разглядел то, что индейцы называют «длинными домами», — огромные деревянные постройки со сводчатыми крышами, покрытыми древесной корой. Некоторые из них достигали ста с изрядным лишком футов в длину и около двадцати футов в высоту, из отверстий в крышах поднимался голубой дым общих очагов.

Мэтью понял, что приближается к одному из самых больших строений. Под крики гудевшей толпы индейцев, следовавшей за ними, его пронесли через дверной проем, закрытый занавесками из шкур животных. Тащившие его провожатые резко остановились, отпустили его, и он упал коленями на земляной пол.

Помещение было тускло освещено, в воздухе пахло сосновым дымом. Огонь в общем очаге догорел почти до углей. Внезапно вокруг снова закричали и заголосили на своем языке индейцы, и в полумраке Мэтью разглядел блеск глаз. Со всех сторон на него надвигалась несчетная толпа мужчин, женщин и детей. Он оказался совсем в другом мире, словно существо, прилетевшее с какой-нибудь иной планеты. При виде такого скопища народу он не на шутку испугался, но нужно было встать и как-то утвердиться: по опыту он знал, что индейцы превыше всего чтят мужество. Но где же Грейтхаус? Здесь или в каком-то другом месте? Толпа туземцев обступала его, кое-кто уже отваживался протянуть руку, будто собираясь ухватить его за одежду.

Мэтью заставил себя подняться на ноги и во весь голос крикнул:

— Послушайте!

Толпа тут же смолкла. Индейцы, стоявшие ближе всего, отпрянули, глаза их расширились. Дети юркнули за ноги своих матерей, и даже воины самого свирепого вида застыли в неподвижности, заслышав звуки речи белого человека.

— Где мой друг? — громко спросил Мэтью. — Écoutez! Où est mon ami?[7] — Ответа не последовало. Он обвел взглядом лица уставившихся на него туземцев. — По-английски кто-нибудь говорит? — требовательным тоном спросил он, поддаваясь унынию.

И снова тишина. И тут в задних рядах толпы раздался одинокий писклявый голосок, пролопотавший что-то вроде:

— Ха-агли-и-иски ака ню!

В следующее мгновение в вигваме разразилась буря веселья, и ураган хохота мог бы сорвать крышу и унести ее, если бы она не была надежно закреплена.

Все шумели, буйствовали, и Мэтью понял, что над ним смеются, что никто здесь не говорит ни по-английски, ни по-французски и пока над ним тут потешаются, Грейтхаус, может быть, умирает. Мужество мужеством, но на глазах его выступили слезы. Индейцы вокруг него всячески дурачились, некоторые пустились в пляс, их смех взмывал вверх вместе с дымом, а Мэтью боялся, что все потеряно.

Глава 15

— Прекратите! — закричал Мэтью.

Индейцы продолжали скакать вокруг него в веселом карнавале. Лицо его покраснело от гнева. Работая секретарем у мирового судьи, он немного научился говорить по-голландски и в отчаянии попробовал обратиться к публике также и на этом языке:

— Einde het!

Единственным ответом стал лишь новый взрыв хохота. Из толпы неожиданно выпрыгнул индейский воин миниатюрных размеров и приземлился слева от Мэтью. Этот шут, одетый в оленью кожу, принялся надувать щеки и прыгать, подражая мычащему кваканью лягушки-быка, и Мэтью подумал, что от воплей публики крыша вот-вот рухнет ей на головы. Значит, язык белого человека звучит для их ушей как такое кваканье. В любое другое время это, может быть, показалось бы ему интересным, но сейчас — просто сводило его с ума.