Мистер Рипли под водой

Ее взгляд затуманился, словно длинная вереница возможностей проходила перед ее глазами. Она выдавила улыбку.

– Честно, я не знаю, что сказать. Может, не могу это выразить словами…

– Почему нет? Попытайтесь. – Том терпеливо ждал. – Например, можно бросить камень в одно из моих окон.

Она молчала, и он рывком встал из-за стола.

– Прошу меня извинить.

Она молча поднялась, словно в замешательстве, и Том пропустил ее вперед, к выходу.

– Между прочим, я видел, как вы подобрали Дэвида возле моего дома. И сегодня вы собираетесь заехать за ним. Как заботливо с вашей стороны.

Снова никакого ответа.

Том почувствовал, как в груди вскипает гнев, возможно от разочарования.

– Почему бы вам просто не уйти? Вы что, приклеены к нему? Почему вы терпите все это?

Разумеется, это был риторический вопрос, хотя, вероятно, он бил в больное место. Когда они направились, судя по всему, к машине Дженис, поскольку она шла впереди, Том заметил, как в ее глазах блеснули слезы.

– А вы вообще женаты? – мстительно добавил он.

– Прекратите! – Теперь слезы хлынули потоком. – Я так хотела хорошо к вам относиться!

– Можете не утруждаться, мэм. – Том вспомнил, как довольно она улыбалась, когда увозила Дэвида Притчарда от Бель-Омбр. – Прощайте!

Он развернулся и зашагал к своей машине, почти пробежав несколько последних ярдов. Ему хотелось ударить что-нибудь кулаком – дерево, багажник, да что угодно! Домой он ехал, стиснув зубы и пытаясь не давить на педаль газа изо всех сил.

Он был рад, что входная дверь заперта. Элоиза открыла ему, прервав свои музыкальные занятия. На пюпитре стояли ноты с «Песнями» Шуберта.

– Матерь Божья и святые угодники! – простонал Том со злостью и обхватил голову руками.

– Что случилось, chéri?

– Эта женщина абсолютно безумна! Это невыносимо!

– Что она сказала? – спокойно спросила Элоиза.

Не так-то легко было сбить с толку Элоизу. Ее невозмутимость привела Тома в чувство.

– Мы взяли кофе. Вернее, я взял. Она… Ну, ты же знаешь этих американцев… – Том колебался. Он все еще надеялся, что Притчардов удастся игнорировать. А значит, незачем лишний раз расстраивать Элоизу. – Ты же знаешь, радость моя, как меня утомляют скучные люди. Я готов просто взорваться. Прости.

Не дожидаясь, пока Элоиза спросит что-нибудь еще, он извинился и отправился в уборную в холле, где умылся холодной водой и тщательно вымыл руки с мылом. Скоро придет месье Роже Лепети, и атмосфера изменится волшебным образом. Том и Элоиза никогда не знали, кто из них первым проведет полчаса с месье Роже, его выбор был непредсказуем. С вежливой улыбкой он говорил: «Alors, m’sieur»[50] или «Madame, s’il vous plaît»[51].

Месье Лепети появился несколько минут спустя, и после обычных любезностей по поводу погоды и превосходного состояния сада он улыбнулся Элоизе розовыми губками и, махнув довольно пухлой рукой, предложил:

– Мадам! Не хотите ли начать?

Том держался чуть поодаль. Он знал, что Элоиза не против его присутствия на своих занятиях, и ценил это. Он никогда бы не стал играть роль строгого критика.

Он закурил сигарету и встал за длинной софой, разглядывая картину Дерватта над камином. Не Дерватта, напомнил он себе, а Бернарда Тафтса, подделку под названием «Мужчина в кресле». Это было полотно в красно-коричневых тонах, с редкими желтыми всполохами, и, как все работы Дерватта, отличалось множественными контурами, выполненными более темными штрихами, которые у кого-то вызывали головную боль, но создавали эффект жизни в фигурах и даже некоторого движения. У человека в кресле было смуглое обезьянье лицо, которое казалось задумчивым, хотя его черты были смазаны. Тому нравилось впечатление беспокойства (несмотря на кресло) и тревоги, которое оставляла картина, и нравилось то, что она была подделкой. Она занимала почетное место в его доме.

Другое полотно Дерватта, тоже висевшее в гостиной, было среднего размера и называлось «Красные стулья». На нем были изображены две девочки десяти лет от роду, сидящие в напряженных позах на стульях с прямыми спинками, широко раскрыв испуганные глаза. И снова красновато-желтые очертания фигур двоились, троились, и лишь через несколько секунд (Том воображал, как кто-то бросает на картину первый взгляд) зритель понимал, что фон – это пламя, а стулья стоят в огне. Сколько сейчас стоила эта картина? Шестизначная сумма в фунтах как минимум. Возможно, больше. Зависит от того, кто выставит ее на аукцион. Страховая компания каждый раз повышала стоимость этих двух полотен. Но у Тома никогда не возникало желания их продать.