Мистер Скеффингтон

Решение явилось с внезапностью вспышки – Фанни словно озарило. Она отлично знала, о чем Одри говорит с матерью; выдержать воскресный ужин, провести остаток вечера в обществе полной подозрений Джимовой тещи и взбешенной жены было выше ее сил. Вдобавок за столом рядом с ней наверняка усадят майора – а ведь он-то Фанни и доконал. Джим не мог не знать, какой говорун его тесть. Неужели он мстит Фанни за обращение «душа моя» при Одри? Если да, то это – совсем не тот Джим, которого Фанни помнит; следовательно, чем скорее она покинет дом этого чужого человека, тем лучше. Семейные круги не для Фанни. Она вернется в Лондон и сама как-нибудь справится со своими проблемами. И вообще, когда хозяин раздражен, хозяйка недовольна, хозяйкина матушка бурлит подозрениями, а хозяйкиного папашу распирают детали собственной биографии, гостье определенно пора домой. Сейчас Фанни сделает последнее усилие: правдоподобно приврет – на это ее хватит, у нее получится, опыт ведь изрядный. И вот, попрощавшись с майором Кукхемом и подарив ему финальную свою улыбку, Фанни направилась в сторону дивана.

Кондерлей поднялся ей навстречу, будучи счастлив сбросить родственные путы. Он только удивился, что Фанни так внезапно оставила его тестя одного, но еще больше удивился – точнее, поразился, – когда Фанни, всем своим видом выражая необходимость спешить, пропела:

– Джим, я должна подняться к себе и проверить, готова ли Мэнби.

– К чему готова? – не понял Кондерлей. – Мы ведь нынче не будем переодеваться к обеду.

– Неужели ты забыл, Джим, что я возвращаюсь в Лондон? Самое время выезжать. Надеюсь, ты отдал распоряжения моему шоферу?

Кондерлей испытал потрясение. То же самое, по всей видимости, испытал его тесть, когда обнаружил себя покинутым: слонялся по комнате от одного столика к другому, безо всякой заинтересованности перекладывая с места на место то одну книгу, то другую, то газету, и вид у него был почти сердитый. И впрямь: кому понравится, если его повествование обрывается на полуслове из-за ухода слушателей – в особенности если сам рассказчик не связывает уход слушателей с темой и стилем повествования? Не связывал их и майор Кукхем, ибо на него приходилась изрядная доля общей кукхемовской бронебойной уверенности. Зато ему отлично помнилось, что сказала Одри, когда знакомила его с леди Франсес: что гостья пробудет в Упсвиче весь уикенд, а уикенд еще не кончился. Классический уикенд длится до утра понедельника, по завтрак включительно. Вдобавок майор поведал леди Франсес еще далеко не все. Майора будто осадили на полном скаку. Он, отставной военный, и так заперт в этой глуши, где, кроме как с приходским священником, и поговорить не с кем; для него любой новый слушатель – просто находка. Вот почему майор переключился на книги и газеты, вот почему настроение его дошло до степени мрачности, максимально возможной для представителя семейства Кукхем.

Ему выпало стать первым из негодующих.

Далее подошла очередь Кондерлея. Кондерлей растерялся. Он точно помнил, что время визита Фанни обговорено и зафиксировано; что Фанни, приехав в субботу, уедет в понедельник утром. Но вот же она округляет глаза – удивляется.

– Постой, Джим, разве я не сказала, что пробуду только до воскресенья? Я ведь ужинаю сегодня с четой Тинтагел – обещала. И так, увы, приеду с большим опозданием.

Подвергнуть сомнению слова Фанни было бы невежливо, но Кондерлей подверг, ибо ситуация показалась ему миниатюрной копией другой, давней, тогда, двадцать лет назад: Фанни вот так же деликатно (и так же ловко) выставила его за порог.

Он стал вторым из негодующих.

Далее подошла очередь Одри, которая, после задушевного разговора с миссис Кукхем, совершенно убедилась: оба, Джим и Фанни, ее обманывают, пользуются ею в своих нечистых целях; жизнь ее разрушена – Одри так матери и сказала. Однако, пылая гневом из-за присутствия Фанни в своем доме, Одри положительно разъярилась, когда Кондерлей сообщил, что Фанни уезжает. Одри просто не поверила насчет необходимости ехать немедленно – невозможно, чтобы Джим пригласил Фанни всего на одни сутки. Приглашение было сделано – и принято – на весь уикенд, – если, конечно, Джим, к Фанни писавший, чего-нибудь не напутал.

Одри стала третьей из негодующих.

– Милое мое дитя, разумеется, я напутал, ну или без должного внимания прочел ответ Фанни, – раздраженно выдал Кондерлей.

– А мне прочесть не дал! – выкрикнула Одри и пояснила, резко обернувшись к матери: – Я не прочла ни одного письма из этой переписки – он мне их не показывал!

– Тише, родная, успокойся, – отреагировала миссис Кукхем (она стала бы четвертой из негодующих, если б не природная покладистость).

– Прошу тебя, Одри, – продолжил Кондерлей (он сердился, но держал себя в руках), – пойди сейчас же к Фанни и попрощайся с ней, как подобает хозяйке. Фанни очень огорчена возникшим недопониманием…

– Огорчена? Хорошенькое дело! – выкрикнула Одри.

– Тише, родная, успокойся! – В попытке унять дочь миссис Кукхем взяла ее за руку.

– Фанни говорит, если бы не данное ею ранее обещание, она бы нас не покинула…