Мистерии (пер. Соколова)

И юный Ойенъ снова полагаетъ, что уловилъ меня въ противорчіи. Но я отвчаю ему, потому что сама святая истина владетъ мною. Я не преклоняюсь и передъ высшимъ выраженіемъ духа человческаго, я даже вдребезги разбиваю полномрную высоту о, если это необходимо, если это чисто мететъ нашу землю. Духомъ всеобъемлющимъ восхищаются въ силу его величія, въ силу полной мры его генія — является ли этотъ геній его собственной заслугой или продуктомъ генія всего собирательнаго человчества, и даже если онъ въ буквальномъ смысл принадлежность матеріи! Если всеобъемлющій духъ случайно отобралъ для себя часть генія у своего прадда, своего дда и своего отца, у своего сына, и своего внука, если онъ на цлое столтіе обездолилъ весь свой родъ, это не вина всеобъемлющаго духа; онъ нашелъ генія въ себ, постигъ его назначеніе и осуществилъ его. Теорія? нтъ, тутъ нтъ никакой теоріи; поймите, что это убжденіе души моей! Но даже если и это теорія, то я найду въ моемъ ум и третье и четвертое и пятое уничтожающее возраженіе, я говорю имъ, какъ только умю лучше, и не теряюсь, нтъ!

Но и юный Ойенъ не теряется, ибо за спиной его весь свтъ, и онъ говоритъ:- Итакъ, вамъ нечему поклоняться, для васъ нтъ великаго человка, нтъ генія!

А я отвчаю, и слова мои все больше и больше портятъ настроеніе его духа, потому что самъ онъ мечтаетъ быть великимъ человкомъ; я обливаю его холодной водой и говорю:- нтъ, я не поклоняюсь генію. Но я поклоняюсь результату дятельности геніевъ на земл, я люблю то, для чего великій человкъ является лишь жалкимъ, необходимымъ орудіемъ, злополучнымъ буравомъ… Ну, хорошо? Теперь вы меня поняли?

Порывисто вытянувъ руки впередъ:

— О, вотъ я опять увидалъ безпредльную нить стремленій и взаимную связь всхъ вещей! Какъ это было ярко! Великій свтъ озарилъ меня здсь, дома, онъ самъ пришелъ ко мн въ это мгновенье, пришелъ сюда прямо въ комнату! Для меня не стало больше загадокъ, я увидалъ все до самой основы! До чего это было ярко, до чего ярко!

Пауза.

— Да, да, да, да, да, да! Я чужой среди моихъ современниковъ, и скоро пробьетъ мой часъ. Да, да… А, впрочемъ, что мн за дло до великихъ людей? Разв все это вмст взятое не комедія, не вздоръ, не обманъ? Разумется, разумется, все обманъ! Камна, и Минутта, и вс люди, и любовь, и жизнь… — обманъ; все, что я вижу слышу и воспринимаю, — обманъ, да, даже голубой сводъ неба — озонъ, ядъ, коварный ядъ… А когда небо чудно прозрачно и сине, я тихо плыву на парусной лодк тамъ вверху, предоставляя лодк моей носиться въ голубомъ, обманчивомъ озон. И лодка моя изъ благоуханнаго дерева, а парусъ…

Да, сама Дагни сказала, что это прекрасно. Дагни, ты это сказала, и я благодаренъ теб за то, что ты это сказала и осчастливила меня такъ, что я отъ радости дрожалъ въ ту минуту. Я помню каждое твое слово и ношу его съ собою, когда иду той дорогой и думаю о теб; этого я никогда не забуду. И ты побдишь, когда часъ пробьетъ. Я уже никогда больше не буду преслдовать тебя. И я уже не хочу показываться теб на стн; прости мн, что я изъ злобы говорилъ это. Нтъ, я хочу приходить къ теб и обввать тебя большими крыльями во время сна и хочу слдить за тобою, когда ты будешь просыпаться, и нашептывать теб много чудныхъ словъ. Можетъ быть, ты опять улыбнешься мн, когда услышишь это; да, можетъ быть, улыбнешься, если захочешь. Но, если самъ я не получу блыхъ крыльевъ, если крылья мои будутъ недостаточно блы, тогда я попрошу Божія ангела сдлать это вмсто меня и самъ не подойду къ теб, а спрячусь въ уголокъ и оттуда буду смотрть, не улыбнешься ли ты ему. Вотъ, что я сдлаю, если смогу, и изъ всего, что сдлалъ я теб самаго дурного, я опять сдлаю что-нибудь хорошее. О, я счастливъ, когда думаю объ этомъ, и стремлюсь всмъ существомъ моимъ къ тому, чтобы скорй это сдлать. Можетъ быть, я смогу порадовать тебя еще инымъ, удивительнымъ способомъ; каждое воскресное утро желалъ бы я пть надъ твоей головой, когда ты будешь въ церкви; объ этомъ тоже я попрошу ангела. И если онъ не захочетъ этого сдлать для меня и если я не въ состояніи буду склонить его къ этому, я паду передъ нимъ ницъ и униженно буду просить его, пока онъ не внемлетъ моей мольб. Я пообщаю ему за это что-нибудь хорошее и дйствительно что-нибудь дамъ ему, окажу ему много услугъ, если онъ только будетъ такъ добръ… Да, да, это мн удастся, и я тоскую. желая скоре начать это, я чувствую восторгъ при одной мысли объ этомъ… Подумай, когда разсется каждое облачко, ла, ла, ла, ла…

Счастливый, сбжалъ онъ съ лстницы внизъ въ столовую. Онъ все еще плъ. Здсь одна маленькая случайность тотчасъ положила конецъ порыву его радости и огорчила его на нсколько часовъ. Онъ плъ и лъ съ величайшей поспшностью, стоя у стола, не садясь, хотя былъ въ столовой не одинъ. Замтивъ, что оба другіе гости глядятъ на него съ недовольствомъ онъ вдругъ извинился передъ ними: если бы онъ замтилъ ихъ раньше, онъ бы велъ себя тише: въ такіе дни онъ ничего не видитъ и не слышитъ; вдь это же великолпное утро! Нтъ, а мухи-то какъ жужжатъ уже!