Мистерии (пер. Соколова)

Но онъ не получилъ отвта; оба незнакомца сохранили свой недовольный видъ и съ важностью продолжали бесдовать о политик. Голосъ Нагеля тотчасъ упалъ. Онъ умолкъ и оставилъ столовую. Внизу на улиц онъ зашелъ въ лавку, запасся сигарами и по обыкновенію направился по дорог въ лсъ. Было половина двнадцатаго.

Да, не врны ли люди самимъ себ! Сидли эти два избирателя, или торговца, или помщика, чмъ бы они тамъ ни были — сидли они тамъ въ столовой, бесдовали о политик и приняли злой и сварливый видъ только изъ-за того, что онъ въ ихъ присутствіи немножко помурлыкалъ. И они жевали свой завтракъ съ необычайно значительными рожами и не желали переносить, чтобы ихъ тревожили. Хе-хе, у обоихъ были отвисшіе животы и жирные пальцы; салфетки они заткнули за воротъ. Въ сущности ему бы слдовало вернуться въ гоcтиницу и обратить на нихъ больше вниманія. Что это были за высокопоставленные господа? Агенты по торговл крупою, американскіе кожевники; Богъ всть, можетъ быть, торговцы обыкновеннйшей глиняной посудой. Да, поистин нчто до того высокое, что шапка валится! И тмъ не мене они въ одно мгновеніе положили конецъ его радостнымъ мыслямъ. Видъ у нихъ былъ неважный — нтъ, еще одинъ былъ туда-сюда, но у другого — у того, съ особенно жирными пальцами — былъ кривой ротъ, который открывался только съ одной стороны, такъ что былъ похожъ на разношенную сюртучную петлю. И кром того у него торчало много сдыхъ волосъ изъ уха. Фу, онъ былъ гадокъ какъ смертный грхъ! Но, не правда ли, какъ можно смть мурлыкать псенку, когда такой господинъ сидитъ въ столовой!

Да, люди всегда и всюду т же, они врны себ. Эти господа бесдовали о политик, они обсуждали послдніе выборы; слава Теб, Господи, такой-то и такой-то перешелъ на сторону правыхъ! Хе-хе-хе, какъ любопытны для наблюдателя были ихъ гробокопательскія физіономіи, когда они разговаривали. Какъ будто норвежская политика была чмъ-нибудь инымъ, кром ерунды!

Но, Боже сохрани! Какъ можно спть веселую псенку и потревожить ею члена стортинга въ его работ! Ну, хорошо, допустимъ: онъ думаетъ, онъ изучаетъ. Что же онъ высиживаетъ? Какую политическую программу провозгласитъ онъ завтра? Хе-хе-хе, довренное лицо маленькой норвежской долины, облеченное въ священный національный костюмъ, съ табачной жвачкой во рту, въ бумажномъ воротничк, насквозь пропитанномъ честнымъ, благороднымъ потомъ, — лице, избранное народомъ для того, чтобы подавать реплики въ комедіи королевства! Столкнуть избраннаго, когда онъ является, прочь съ дороги, въ сторону, къ чорту, чтобы отвоевать локтями побольше мста; захватить земли столько, чтобы самъ Атлантическій океанъ сталъ не боле, какъ норвежскимъ озеромъ…

…О, Царь Небесный. да неужели же всегда и всюду только круглые и жирные нули длаютъ числа большими!..

Впрочемъ: точка!.. Къ чорту нули! Все это вранье наконецъ опостылло, и нечего къ нему возвращаться. Надо пойти въ лсъ и лечь тамъ подъ большими небесами, тамъ больше мста, больше простора для людей, чуждыхъ здсь, и для птицъ крылатыхъ… Найти сырое мстечко, лечь ничкомъ въ холодное болото и душевно радоваться, что сырость славно проникаетъ тебя насквозь; сунуть голову въ болотныя травы, въ тростники и губчатые листья, а червячки, и личинки и маленькія мягкія змйки поползутъ по твоему платью, по лицу и заглянутъ въ твои глаза своими зелеными шелковистыми глазами, а тебя въ это время убаюкиваетъ безпокойное молчаніе лса и воздуха. А Господь, возсдая въ небесахъ, пристально глядитъ на тебя внизъ. разсматриваетъ тебя какъ свою излюбленную мысль, свою навязчивую идею. Хо-хо, и приходишь тутъ въ рдкое, дивное настроеніе, исполненное чудной радости, какой ты никогда еще не испытывалъ; длаешь все преднамренно безумное, перемшиваешь истинное съ ложнымъ, перевертываешь весь міръ наизнанку и радуешься этому, словно какому-нибудь славному длу. Ощущаешь какой-то чудный порывъ къ тому, чтобы превознести до небесъ все то, что до сихъ поръ высмивалъ; радуешься, чувствуя себя способнымъ затять хоть маленькую борьбу за вчную свободу, чувствуешь себя готовымъ взять на себя задачу усовершенствованія обуви для почтальоновъ, замолвить словечко за Понса Викнера и подробно защищать юдоль земную и Виктора Гюго. Чортъ бы побралъ тогда истинную взаимную связь вещей, она тебя уже не заботитъ, ты плюешь на нее и — будь, что будетъ! Не такъ ли? Надо же дать себ разойтись на вол! И берешь свою арфу и поешь псалмы и псни, чтобы насмяться надъ всевозможными литературными описаніями.

Съ другой стороны, предоставляешь душ своей носиться по втру по волнамъ, отдаваясь самой отчаянной галимать. Пусть несется, пусть несется; хорошо отдаться порыву, не разсуждая. Да и зачмъ разсуждать? Хе-хе, разв страннику, пригвожденному къ мсту, нельзя въ послднее мгновеніе свое предаться свобод? Да или нтъ? Точка! И предаешься свобод вволю!