Мистерии (пер. Соколова)

Тогда онъ вынулъ свой бумажникъ. Туда спряталъ онъ письма къ Март и Минутт; въ особомъ отдленіи лежалъ платокъ Дагни, завернутый въ бумагу. Онъ вынулъ его, нсколько разъ поцловалъ, сталъ на колни, поцловалъ его еще нсколько разъ и разорвалъ на мелкіе клочки. Когда онъ сдлалъ платокъ совершенно неузнаваемымъ — отъ него оставались только ниточки, — онъ всталъ, сунулъ его подъ камень, спряталъ такъ, чтобы никто не могъ найти его, и снова слъ. Да, такъ больше ничего не осталось длать? Онъ обдумалъ все: ничего не осталось. Тогда онъ вынулъ часы, какъ привыкъ вынимать ихъ, ложась спать.

Онъ оглядывается; въ лсу довольно темно; онъ ничего опредленнаго не различаетъ. Онъ прислушивается, сдерживаетъ дыханіе и опять прислушивается: не слышно ни звука, птички нмы, ночь мягка и мертва. И онъ сунулъ пальцы въ карманъ за маленькой скляночкой.

Скляночка закупорена стеклянной пробкой; пробка втрое обернута бумагой и перевязана синимъ аптечнымъ шнуркомъ. Онъ развязываетъ шнурокъ и открываетъ пробку. Прозрачно какъ вода съ слабымъ миндальнымъ запахомъ! Онъ подымаетъ склянку къ глазамъ, — она наполовину полна. Въ то же мгновенье онъ слышитъ доносящійся издалека звукъ, два звучныхъ удара; церковный колоколъ въ город бьетъ два часа. Онъ шепчетъ: "Часъ насталъ!" И, быстро поднявъ бутылочку ко рту, опоражниваетъ ее.

Въ первое мгновеніе онъ сидлъ еще прямо, съ закрытыми глазами, съ пустой бутылочкой въ одной рук и пробкой въ другой. Все произошло настолько само собою, что онъ хорошо не прослдилъ за всмъ этимъ. Теперь же мысли стали тсниться въ его голов все быстре, онъ открылъ глаза и со смущеніемъ оглянулся кругомъ. Неужели онъ никогда уже не увидитъ всего этого: этихъ деревьевъ, этого неба, этой земли? Какъ это странно! Ядъ уже скользитъ по его венамъ, пролагаетъ себ дорогу по голубымъ жилкамъ; вотъ сейчасъ начнутся у него судороги, сейчасъ ляжетъ онъ здсь недвижимо.

Онъ уже отчетливо ощущаетъ горькій вкусъ во рту и чувствуетъ, что языкъ его все боле и боле цпенетъ. Онъ длаетъ безсмысленныя движенія руками, чтобы убдиться, насколько онъ уже мертвъ, онъ начинаетъ считать вокругъ себя деревья, доходитъ до десяти и бросаетъ. Такъ неужели онъ сейчасъ, именно въ эту ночь умретъ? Нтъ, ахъ, нтъ, не такъ ли? Нтъ, не этой ночью, а? Какъ это странно!

Да, онъ умретъ, онъ ясно чувствовалъ, какъ кислота оказывала свое дйствіе на его внутренности. О, зачмъ теперь, зачмъ сейчасъ? Боже мой, Боже мой, это не должно случиться сейчасъ! Нтъ, неужели это случится? Какъ у него уже темнетъ въ глазахъ! Какой гулъ въ лсу, несмотря на то, что нтъ втра! А отчего тамъ надъ верхушками деревьевъ начинаютъ подниматься красныя облака?.. Ахъ, нтъ, не сейчасъ, ее сейчасъ! Нтъ, слышишь ли, нтъ! Что мн длать? Я не хочу! Что мн длать, Творецъ Небесный?

И вдругъ мысли обо всемъ на свт закружились въ его голов съ невыразимою силой. Онъ еще не готовъ; есть еще тысяча вещей, которыя онъ хотлъ сдлать передъ смертью, и мозгъ его пылалъ и трепеталъ всмъ тмъ, что ему хотлось бы сдлать. Онъ еще не уплатилъ по счету въ гостиниц, онъ забылъ объ этомъ; да, ей Богу, это была только забывчивость, и онъ бы теперь это отлично сдлалъ! Нтъ, на эту ночь еще слдуетъ пощадить его. Пощады, пощады на одинъ часъ, даже гораздо меньше, чмъ на цлый часъ! Господи, онъ забылъ написать еще одно письмо, еще одно: дв строчки одному человку въ Финляндію: это касалось сестры, всего ея состоянія! Въ совершенно ясномъ сознаніи онъ погрузился въ отчаяніе, и мозгъ его работалъ съ такимъ напряженіемъ, что онъ занялся даже газетами, которыя онъ выписывалъ. Нтъ, вотъ и газеты: онъ не прекратилъ абонемента, и он все будутъ приходить и приходить, он никогда не перестанутъ приходить, комната его наполнится ими до потолка. Что ему длать? И вотъ онъ уже почти умеръ!

Обими руками сталъ онъ рвать траву, и попробовалъ вызвать рвоту, засунувъ палецъ въ горло, что бы извлечь ядъ, но напрасно; бросился на животъ. Нтъ, онъ не хотлъ умирать ни сегодня ночью ни завтра, онъ совсмъ не хотлъ умирать, онъ хотлъ жить, да, и вчно видть солнце. И онъ не желалъ держать въ себ эти капли яда, а прежде, чмъ он убьютъ его, онъ хочетъ выбросить ихъ вонъ, вонъ, къ чорту и еще разъ къ чорту.

Въ дикомъ ужас вскочилъ онъ на ноги и сталъ искать гд-нибудь по близости воды. И онъ кричалъ: воды! воды! — такъ что эхо далеко разносило его голосъ. Такъ неистовствовалъ онъ нсколько минутъ, натыкаясь на стволы деревьевъ, перескакивая громадными прыжками черезъ кусты можжевельника и громко стеня. А воды не находилось. Наконецъ онъ споткнулся и упалъ лицомъ впередъ; при паденіи руки его крылись въ лсную землю, и онъ почувствовалъ легкую боль въ одной щек. Онъ попробовалъ пошевелиться, приподняться, но паденіе оглушило его, онъ снова опустился, сталъ постепенно слабть и пересталъ двигаться.