Мистерии (пер. Соколова)

— Когда вы опять садитесь къ столу и снова погружаетесь въ свои планы, вы замчаете, что въ кровь исцарапали себ руку о стну… но вотъ что я хотлъ сказать: разскажите-ка на другой день эту исторію вашимъ знакомымъ и послушайте, что они вамъ отвтятъ; вы спали, отвтятъ они. Ха-ха-ха, да, вы спали; хотя Господь Богъ и вс его ангелы знаютъ, что вы не спали! Это чисто семинарская мудрость и грубость — называть это сномъ, тогда какъ вы, безусловно бодрствуя, стояли у печки, курили трубку и разговаривали съ человкомъ. Но вотъ приходитъ врачъ. Прекраснйшій врачъ, представитель науки съ поджатыми губами, т.-е. съ сознаніемъ своего превосходства. Это, говоритъ онъ, только нервность. Ахъ, ты Господи, что за пародія на человка — подобный врачъ! Прекрасно. Онъ все же говоритъ, что это нервность. Для ума врача это — вещь такого-то и такого-то объема, столькихъ-то дюймовъ высоты и столькихъ-то ширины; нчто, что свободно можно взять въ руку: славная; толстая нервность. Онъ прописываетъ на клочк бумажки желзо и хининъ и немедленно принимается лчить васъ. Такъ идетъ дло! Но вы только подумайте, что за мужицкая логика: вторгаться со своими измреніями и своей хиной въ ту область, въ которой до сихъ поръ еще не могли разобраться мудрйшія и тончайшія души! Итти въ бродъ въ высокихъ сапогахъ тамъ, гд нельзя считать труда потраченнымъ даромъ, если колеблясь, осторожно переходитъ отъ одного оттнка къ другому!

Тутъ наступило короткое молчаніе.

— Вы скоро потеряете одну пуговицу, — сказала она.

— Я теряю пуговицу? — спросилъ онъ и осмотрлъ свое платье.

Она съ улыбкой указала на одну изъ пуговицъ его пиджака, которая держалась на ниточк, и сказала:

— Пожалуйста, оторвите ее совсмъ, она дйствуетъ мн на нервы; я все боюсь, что вы ее потеряете.

Онъ поступилъ такъ, какъ она желала: досталъ изъ кармана ножикъ и отрзалъ пуговицу. Когда онъ доставалъ ножикъ, у него изъ кармана выпало нсколько мелкихъ монетъ и медаль на жалкой, истасканной ленточк; онъ проворно нагнулся и поднялъ эти вещи. Она стояла рядомъ и смотрла.

— Что это: медаль? — спросила она. — Нтъ, конечно, это медаль! Но какъ же вы съ ней обращаетесь! Посмотрите только. въ какомъ вид лента! Что это за медаль?

— Медаль за спасеніе погибающихъ… Да только вы не воображайте, что она появилась въ моемъ карман потому, что я заслужилъ ее. Это такъ, вранье!

Она посмотрла на него. Лицо его было совершенно спокойно, глаза глядли открыто, словно онъ сказалъ несомннную правду. Медаль все еще была въ ея рукахъ.

— Какъ же вы дошли до того, чтобы добыть себ такую вещь и носить ее съ собою, разъ вы ея не заслужили?

— Я ее купилъ! — засмялся онъ. — Она принадлежитъ мн, она такая же собственность моя, какъ перочинный ножъ, какъ эта пуговка. Съ какой стати мн ее выбрасывать?

— И вы могли купить себ медаль! — сказала она.

— Да, это ерунда, я этого и не отрицаю; но чего иной разъ не сдлаешь?! При извстныхъ обстоятельствахъ я цлый день носилъ ее на груди, я кичился ею, меня чествовали тостомъ по этому случаю. Ха-ха-ха-ха, правда, это уморительно? Не правда ли, такая комедія съ медалью стоитъ всякой другой!

— Имя выскоблено, — сказала она.

Тогда онъ вдругъ покраснлъ и протянулъ руку къ медали.

— Выскоблено имя? Нтъ, не можетъ быть, покажите-ка. Нтъ, просто медаль потерлась въ карман, я носилъ ее въ карман вмст съ мелочью, вотъ и все.

Дагни недоврчиво посмотрла на него, но ничего не сказала. Тогда онъ вдругъ щелкнулъ пальцами и воскликнулъ:

— Нтъ, какъ я могъ это забыть! Имя выскоблено, вы совершенно правы; какъ я могъ это забыть?! Ха-ха-ха! Я самъ отдалъ выскоблить имя, совершенно врно, вдь это было не мое имя, тутъ стояло имя собственника, спасителя; я тотчасъ далъ стереть его, какъ только ее пріобрлъ. Простите, пожалуйста, что я не сказалъ вамъ этого сразу; это не для того, чтобы солгать вамъ. Я въ ту минуту задумался совершенно о другомъ; о томъ, какъ на ваши нервы вдругъ подйствовала пуговица, которая готова была оторваться! А если бы она и оторвалась? Могло ли бы это явиться отвтомъ на то, что я говорилъ о нервности и о наук?

Пауза.

— Однако вы во что бы то ни стало постоянно выставляете напоказъ свою необычайную откровенность со мною, — сказала она, не отвчая на его вопросъ, — и я не знаю, къ чему это. Воззрнія ваши въ нкоторыхъ отношеніяхъ необыкновенны; теперь наконецъ вы хотите дать мн почувствовать, что, собственно говоря, все — не боле, какъ вздоръ и шутка, что нтъ ничего благороднаго, чистаго, великаго; это, что ли, ваша идея? Все ли равно, купитъ ли человкъ себ медаль за нсколько кронъ, или получитъ ее за какое-нибудь дло, за какую-нибудь заслугу?

Онъ ничего не отвтилъ. Тогда она продолжала медленно и строго: