Мистерии (пер. Соколова)

— Нтъ, разумется, нтъ… Боже, какая власть въ вашихъ рукахъ! Я понимаю, что изъ-за васъ можно пойти на что угодно. Даже теперь, когда вы сказали эти слова, несомннно, вдь нерадостныя, — чего вы, конечно, не имли въ виду, — даже теперь вашъ голосъ прозвучалъ, какъ пніе; вы говорили, и точно что-то расцвтало во мн. Нтъ, это удивительно! Знаете ли вы, что я ночью бродилъ вокругъ вашего дома, чтобы уловить хоть тнь вашу въ окн… что я стоялъ тутъ въ лсу на колняхъ и молился Богу за васъ, а я не очень-то врю въ Бога. Видите ли вы вотъ эту осинку. Я нарочно остановился именно у этого мста, потому что подъ этой осиной я много ночей лежалъ ничкомъ, погруженный въ отчаяніе, нмой и потерянный, только изъ-за того, что мысль о васъ уже не покидала меня. Отсюда каждый вечеръ желалъ и вамъ спокойной ночи, я молилъ звзды и втеръ передать вамъ мой привтъ, и, я думаю, вы должны были это чувствовать во сн.

Они двинулись дальше.

— Дагни! Дагни! — сказалъ онъ неожиданно. И прежде чмъ она успла опомниться, онъ упалъ на колни на самой середин дороги; и такъ простоялъ онъ съ минуту, съ фуражкой въ рук, съ поникшей головой, словно ожидая удара. Она смотрла на него въ испуг; въ своей безпомощности она длала попытки поднять его и снова бросала это.

— Нтъ, ну, да встаньте же! — воскликнула она, надъ самой его головой. — Сейчасъ же, слышите! Ну, какъ это можно? Посреди дороги!

А когда онъ поднялся, она обратила его вниманіе на то, что ему слдуетъ стряхнуть песокъ съ колнъ. Они не пошли дальше, а продолжали стоять на томъ же мст.

Наконецъ она сказала:

— Зачмъ вы мн все это сказали? Разв вы не знаете, что я…

— Да, да! — перебилъ онъ ее въ необычайномъ волненіи. — Знаю, что вы хотите сказать: вы давно уже принадлежите другому, и поэтому я безчестный человкъ, разъ я пристаю къ вамъ, когда ужъ слишкомъ поздно, — какъ мн не знать этого? Да, къ чему я вамъ все высказалъ? Ну, чтобы подйствовать на васъ, чтобы произнести на васъ впечатлніе и заставить васъ задуматься надъ этимъ. Ей-Богу, я говорю, теперь правду, я не могу иначе! Я знаю, что вы помолвлены, что у васъ есть женихъ, котораго вы любите, что вы дали общаніе и связаны, что я поэтому ничего не достигну; да, а все-таки я хотлъ попытаться повліять на васъ, я не хотлъ оставить всякую надежду! Вы только представьте себ эту мысль: оставить всякую надежду! тогда вы, можетъ быть, лучше поймете меня. Когда я только что сказалъ, что не надюсь ничего достичь, я лгалъ, я сказалъ это только затмъ, чтобы предварительно успокоить васъ и выиграть время, потому что иначе вы могли бы сразу слишкомъ испугаться. Что это? Безуміе? Я не хочу этимъ сказать, чтобы вы мн подали хоть какую-нибудь надежду; я право никогда не представлялъ себ, чтобы я могъ кого-нибудь вытснить, ахъ, это мн ни разу и въ голову не приходило. Но въ часы отчаянія я говорилъ себ: да, она невста, скоро она удетъ, и добраго пути! Но вдь она же еще не безусловно утрачена, она еще не ухала, не замужемъ, не умерла; какъ знать! А если я испробую все; еще, можетъ быть, и не поздно! Вы стали моей постоянной мыслью, моей навязчивой идеей; я вижу васъ во всемъ, каждую голубую эльфу называю я Дагни; я думаю, за вс эти недли не прошло ни одного дня, чтобы я не думалъ о васъ, только о васъ одной; все равно, въ какое бы время ни вышелъ я изъ гостиницы, — какъ только я открываю дверь на крыльцо, сердце мое пронизываетъ надежда: а, можетъ былъ, ты сейчасъ ее встртишь, и я всюду высматриваю васъ. Нтъ, я не могу иначе, я не умю помочь себ. Поврьте мн, если теперь я сдался, то сдался не безъ сопротивленія. Вдь неособенно утшительно знать, что вс усилія напрасны и все-таки не быть въ состояніи удержаться отъ этихъ усилій; вотъ почему борешься до послдняго мгновенья. Но если это положительно безполезно! Какъ много, много вещей передумаешь, когда всю ночь напролетъ сидишь въ своей комнат у окна и не можешь уснуть. Держишь книгу въ рук, но не читаешь; изрдка, стиснувъ зубы, прочтешь три строчки; наконецъ уже не можешь больше и поникнувъ головой захлопываешь книгу. Сердце дико стучитъ, про себя шепчешь чудныя, сладострастныя слова, называешь одно имя и мысленно цлуешь его. А часы бьютъ два, и четыре, и шесть; тутъ хочешь положить конецъ и ршаешь, въ первый же разъ, когда представится случай, рискнуть, ршиться на этотъ прыжокъ и во всемъ признаться. Но не рискуешь, нтъ, не отваживаешься, пропускаешь одинъ случай за другимъ; все не хватаетъ духа; пока не приходитъ день, когда уже не въ силахъ удержаться… Простите мн, фрейлейнъ, я такъ много говорилъ, пожалуйста, простите! Пойдемте дальше? Ахъ, Дагни, какъ глубоко я люблю васъ; я вамъ и за это уже благодаренъ, что осмлился высказаться передъ вами!

Она выслушала его, оторопвъ, не возражая ни единаго слова. Они все еще стояли на мст.

— Нтъ, вы, должно быть, просто безумецъ! — сказала она, покачавъ головой. И печальная, блдная, такъ что даже глаза ея стали прозрачно-голубыми, какъ ледъ, она прибавила:- Вы знаете, что я уже помолвлена, вы этого не забываете, изнываете отъ этого и все-таки…