Мистерии (пер. Соколова)

— Нтъ! — громкимъ голосомъ воскликнулъ Нагель. Онъ жестикулировалъ и защищалъ Бьорнсона горячей рчью: Бьорнсона нельзя сравнивать съ Толстымъ. Нагель объяснялъ свою горячность отчасти тмъ, что его простой агрономическій умъ долженъ спорить со всякимъ, отчасти же и тмъ, что человкъ долженъ во всемъ и всякому оказывать сопротивленіе. Во-первыхъ, Бьорнсонъ геній, чмъ Толстой не бывалъ никогда въ жизни. Онъ, Нагель, невысоко ставитъ обыкновенныхъ, великихъ и ординарныхъ геніевъ. Знаетъ Богъ, что онъ этого не длаетъ, — но и до ихъ высоты Толстой ни разу не подымался. Это ничуть не мшаетъ тому, что Толстой можетъ писать книги, которыя лучше многихъ книгъ Бьорнсона; но что же изъ этого? Хорошія книги могутъ писать и датскіе капитаны, и норвежскіе живописцы, и англійскія женщины. Во-вторыхъ, Бьорнсонъ — человкъ, высокоразвитая личность, а не разумъ. Онъ какъ тло, исполненное жизни, бушуетъ вокругъ всего нашего земного шара и занимаетъ мсто сорока человкъ. Онъ не стоитъ передъ людьми какъ большой мистическій сфинксъ; его душа подобна лсу въ бурю, онъ борется, онъ во всемъ принимаетъ участіе и великолпно, въ самомъ основаніи подрываетъ расположеніе публики. Ему en masse есть дло до всего, это властный духъ, одинъ изъ немногихъ повелителей; онъ можетъ взойти на трибуну и остановить свистъ однимъ мановеніемъ руки. У него мозгъ, въ которомъ вчно кипитъ жизнь и произрастаютъ новые ростки. Онъ одерживаетъ крупныя побды и онъ же глубоко падаетъ, но и то и другое онъ совершаетъ какъ личность, какъ духъ человческій. Бьорнсонъ — единственный писатель съ вдохновеніемъ, съ божественной искрой; сначала въ немъ слышится какъ бы жужжаніе въ пол въ лтній день, а кончается тмъ, что ничего уже не слышишь, кром него, ничего, кром него; таково выраженіе эволюціи его духа, выраженіе эволюціи генія. Въ сравненіи съ сочиненіями Бьорнсона писанія, напримръ, Ибсена являются чисто механической канцелярской работой. Въ стихахъ Ибсена въ лучшемъ случа рифма погоняетъ рифму, такъ что стихи его такъ и трещатъ. Большая часть его драмъ — просто драматическій хворостъ. Къ чему же, чортъ возьми, все это ведетъ!.. Ну, да, впрочемъ все это надо оставить въ поко: чокнемся за все сразу.

Было два часа ночи. Минутта звалъ. Сонный посл долгаго рабочаго дня, усталый и утомленный безконечными рчами Нагеля, онъ всталъ и хотлъ уйти. Когда онъ простился и уже дошелъ до двери, случилось однако нчто, заставившее его снова остановиться, маленькій, незначительный случай, которому суждено было долго спустя имть величайшее значеніе: докторъ проснулся, быстро вытянулъ руку и по близорукости своей уронилъ нсколько стакановъ; Нагель, сидвшій къ доктору ближе всхъ, былъ облитъ шампанскимъ. Онъ вскочилъ, смясь, отряхнулъ мокрую грудь и весело закричалъ: ура!

Минутта тотчасъ явился геніемъ-утшителемъ; онъ подбжалъ къ Нагелю съ полотенцемъ и съ носовымъ платкомъ и хотлъ обтереть его; особенно досталось жилету;- если бы онъ только снялъ его на минутку, то этому моментально можно было бы помочь! Но Нагель не хотлъ снимать жилета. Отъ шума проснулся и прокуроръ и тоже сталъ кричать ура, даже не зная, что именно случилось. Минутта все-таки настаивалъ на томъ, чтобы Нагель на одно мгновенье предоставилъ ему свой жилетъ; Нагель только качалъ головой. Вдругъ онъ взглянулъ на Минутту, вспомнилъ о чемъ-то, мгновенно вскочилъ, снялъ жилетъ и отдалъ ему его съ величайшей поспшностью.

— Пожалуйста, — сказалъ онъ. — Обсушите ого и оставьте его себ; да, да, вы должны его себ оставить; у васъ вдь нтъ жилета. Не длайте глупостей! Милый другъ, я отъ всего сердца хочу имъ обрадовать васъ. — Но такъ какъ Минутта все еще продолжалъ возражать, Нагель сунулъ ему жилетъ подъ мышку, открылъ дверь и дружески выпроводилъ его вонъ.

Минутта ушелъ.

Все это произошло такъ быстро, что одинъ только Ойенъ, сидвшій у двери, замтилъ это.

Въ своемъ отчаянномъ настроеніи прокуроръ предложилъ бить и прочіе стаканы. Нагель не имлъ ничего противъ этого, и вотъ четверо взрослыхъ мужчинъ занялись тмъ, что стали швырять одинъ за другимъ стаканы объ стну. Затмъ они стали пить прямо изъ бутылокъ, ревть какъ матросы и танцовать въ круговую. Пробило четыре часа, прежде чмъ эта забава пришла къ концу. Докторъ былъ совершенно пьянъ. Въ дверяхъ студентъ Ойенъ оглянулся и сказалъ Нагелю:

— Но то, что вы сказали о Толстомъ, можно примнить и въ Бьорнсону. Вы непослдовательны въ своихъ словахъ.

— Ха-ха, ха-ха! — хохоталъ докторъ, какъ бсноватый, — онъ требуетъ послдовательности… въ эту-то пору! Можете вы еще выговорить "энциклопедисты", милый человкъ? "Ассоціація идей", а? Ну, такъ идемте, давайте, я отведу васъ домой… ха-ха, въ эту-то пору!..

Дождь прекратился. Но и солнце не показывалось; однако погода была тихая и общала мягкій, пріятный день.

XIV