Я не могу доказать, что та или иная японская отрасль не росла и не развивалась бы вообще без промышленной политики правительства (хотя я легко могу назвать вероятных кандидатов в эту категорию). Что я считаю возможным, так это различия между развитием конкретной отрасли без государственной политики (ее воображаемая траектория или траектория "без политики") и ее развитием с помощью государственной политики (ее реальная траектория или траектория "с политикой"). Можно количественно, хотя бы ретроспективно, подсчитать, как, например, валютные квоты и контролируемая торговля подавляют потенциальный внутренний спрос до уровня возможностей предложения младенческой отечественной промышленности; как высокие тарифы подавляют ценовую конкурентоспособность иностранной промышленности до уровня отечественной промышленности; как низкая покупательная способность потребителей повышается с помощью целевых налоговых мер и потребительских кредитов, что позволяет им покупать продукцию новых отраслей; как отрасль заимствует капитал сверх своих возможностей у государственных и гарантированных государством банков для расширения производства и снижения удельных издержек; как повышается эффективность за счет ускоренной амортизации определенных маклайнерских инвестиций; и как налоговые стимулы для экспорта способствуют расширению внешних рынков в момент насыщения внутренних продаж. Иодама Фтимио математически рассчитал разрывы между реальной траекторией и траекторией, заложенной в политику, японской автомобильной промышленности в периоды ее становления, роста и стабильности (для будущей фазы спада данных, конечно, пока нет). Его меры также являются инструментами для анализа уместности и эффективности различных мер государственной политики в отношении автомобильной промышленности в эти периоды. Споры о промышленной политике не прекратятся в ближайшее время, и я не намерен разрешать их здесь. Важно то, что практически все японские аналитики, включая тех, кто глубоко враждебен MITI, считают, что правительство было вдохновителем и причиной перехода к тяжелой и химической промышленности, который произошел в 1950-е годы, независимо от того, как измерять затраты и выгоды от этого перехода. Окава и Розовский дают оценку того, что МИТИ считает своим главным достижением: "В первой половине 1950-х годов около 30 процентов экспорта по-прежнему состояло из волокон и текстиля, а еще 20 процентов относилось к категории товаров повседневного спроса. Только 14 процентов приходилось на машиностроение. К первой половине 1960-х годов, после большого инвестиционного всплеска, произошли значительные изменения в структуре экспорта. Волокна и текстиль сократились до 8 процентов, а предметы потребления - до 14 процентов, и машиностроение с 39 процентами заняло позицию ведущего компонента, за которым следовали металлы и металлопродукции (26 процентов)".
Этот сдвиг в "промышленной структуре" стал действующим механизмом экономического чуда. Спровоцировало ли его правительство в целом или MITI в частности? Или, говоря более осторожно, они ускорили его и придали ему нужное направление? Возможно, лучшим ответом на этот вопрос является сравнительная оценка Болто: "Три страны, с которыми выгоднее всего сравнивать Японию (Франция, Германия и Италия), имели некоторые или все изначальные преимущества Японии - например, гибкие поставки рабочей силы, очень благоприятную (на самом деле даже более благоприятную) международную обстановку, возможность восстановления индустриальной структуры с использованием самых передовых технологий. Однако другие условия были очень несхожи. Самое принципиальное отличие было, пожалуй, в области экономической политики. Японское правительство осуществляло гораздо большую степень как вмешательства, так и защиты, чем любое из его западноевропейских коллег; и это сближает Японию с опытом другой группы стран - стран с централизованной плановой экономикой".