«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Ленин любил влезать на броневик (или балкон) и смотреть на массы. А массы темные, неразвитые, — хоть кол на голове теши. Вот Ильич и учил их с возвышения, как и что… А те все: «Ура!» да «Долой», — только и слов. Им и газеты и радио, а они все так же, работать нипочем не заставить. Ленин даже захворал от такого, поехал в Горки и Сталина зовет:

— Коба, сделай милость, поучи ты их, посеки!

— Посеку, Володя, не сомневайся, — отвечал вождь участливо, обнажая в улыбке коричневые зубы[333].

Массы, какими они здесь изображаются, способны лишь к самой примитивной реакции на ленинские увещевания (краткие формулы одобрения или порицания, механическое повторение); они не могут работать, создавать настоящие ценности. Исчезла идеологическая оппозиция между Лениным и Сталиным, которая сохраняет актуальность даже в современной России, причем нередко (как в одном из недавних заявлений путинского правительства об истории России XX века) основоположником советского тоталитаризма выступает именно Ленин, а не Сталин. Вразрез с представлением о Ленине и Сталине как об идеологических антиподах здесь оба деятеля работают сообща; в сущности, они разделяют между собой единое двойное лидерство, причем Сталин дергает за нити власти из ленинской резиденции в Горках. Волчья ухмылка, появляющаяся на губах Сталина при мысли о жестком восстановлении дисциплины в массах, приобретает дополнительный смысл от его ответной реплики на просьбу Ленина с повторением глагола «посечь», который, как и синонимический глагол «высечь», отсылает к телесным наказаниям в дореволюционной России. В тихомировском пересказе оба вождя напоминают скорее разбойников или жестоких помещиков, чем руководителей прогрессивного государства. Тихомиров стремится привлечь читательское внимание к соблазну самозабвенного насилия, лежащего в основе того поглощающего, ассимилирующего (в противоположность динамично агглютинирующему, рекомбинантному) сознания, которое Леви считает контрапунктом к психологии массовой политической истерии.

Однако намеченная в тихомировской зарисовке динамика хищника и жертвы также позволяет увидеть в садизме «волков» странную долю юмора и самоуничижения, заметить признаки беспощадной старости, на которую намекают гнилые, по всей видимости, зубы Сталина и неврастеническая, беспомощная реакция Ленина на косность масс. Здесь мы оказываемся на территории других постмодернистских писателей и кинематографистов так называемого последнего советского поколения, прежде всего Владимира Сорокина и Александра Сокурова, которые изображают политических вождей либо как незадачливых инвалидов, либо как гротескных, карикатурных бандитов-эгоцентриков. Образ сластолюбивого Сталина из скабрезной, порнографической повести Сорокина «Голубое сало» и изображение Сокуровым в «Тельце» (2001) Ленина как слабоумного чеховского помещика, доживающего последние дни, обнаруживают поразительное сходство с непочтительной трактовкой личностей советских вождей в «Легендах о революции» Тихомирова. Казалось бы, тексты и фильмы последнего, с их неустанно ищущим сатирическим объективом и сосредоточенностью на картинах естественной доброты и товарищества, имеют мало общего с моральной строгостью фильмов Сокурова. Однако далее будет показано, что оба художника одинаково смотрят на нередкую конвергенцию политической власти и сексуального аффекта.