Митрополит Филипп

Для историка важно то обстоятельство, что подробности всей истории, связанной с убийством Филиппа, попали в Житие от «случайного свидетеля», оставшегося в живых! Им был некий старец Симеон… он же бывший пристав Кобылин. Хотя ранний вариант Жития и сообщает о его наказании, но в действительности Кобылин еще несколько лет исправно служил и получал высокий оклад. В чернецах он оказался после того, как попал под подозрение в заговоре, не раньше 1573–1574 годов! Для установления истины о смерти Филиппа биографические данные Кобылина дают немного; зато достоверность Жития, составленного через два с лишним десятилетия после кончины святителя, ими полностью подтверждается. Ведь Кобылин был тогда в Отроче монастыре! Быть может, он сторожил келью Филиппа в момент его беседы с Малютой. Драгоценное свидетельство очевидца сохранило такие подробности, о которых больше никто не знал — разумеется, помимо Малюты, имевшего веские причины держать язык за зубами.

Хорошо было бы проверить житийный рассказ по летописям. Но, увы, их составители будто воды в рот набрали по поводу кончины Филиппа! Официальная летопись, которая велась в Москве при царском дворе и, возможно, была продолжена в опричной резиденции — Александровской слободе, заканчивается 1567 годом. Летописи локальные не несут никакой дополнительной информации. Можно было бы долго рассуждать о «боязни» летописцев говорить на такие темы, но… даже оппозиционные по духу летописные памятники того времени (каковой была, например, одна из Псковских летописей) хотя и содержат резко критические суждения о деяниях царя Ивана Васильевича, ничего не добавляют к картине гибели Филиппа. По всей видимости, причина их молчания заключается не в страхе летописцев. Просто внимание всей страны в горькие месяцы конца 1569-го — начала 1570 года было сфокусировано на кровавом походе царя против земщины. В массовых казнях, в ограблении городов и монастырей потонула тихая смерть одного человека, хотя и был он прежде митрополитом Московским и всея Руси…

Лишь в очень поздних новгородских летописях встречается краткая запись, мрачно сообщающая о приказе царя: «Того же лета, идучи в Тверь, задушити повелел старого митрополита Филиппа Московского и всея России чюдотворца Колычева во обители в Отроческом монастыре во Твери, и положен бысть в том монастыре». Ценность этого сообщения невелика: оно возникло без малого через полтора века после драмы в Отроче монастыре, в ту пору, когда всей России уже было известно содержание Жития. А значит, летописец мог лишь по-своему подать взятую оттуда информацию.

Зато иностранцы оставили немало известий о кончине Филиппа. Немец-опричник Генрих Штаден сообщает, что «…добрый митрополит попал в опалу и до самой смерти должен был сидеть в железных, очень тяжелых цепях»^{58}. Никакими другими источниками свидетельство о «железных цепях» не подтверждается и выглядит не слишком правдоподобным. Штаден не был в обители, ставшей последним пристанищем Филиппа, и самого узника не видел.

Другие опричники-иноземцы, Иоганн Таубе и Элерт Крузе, рассказывают о событиях в тверском Отроче монастыре гораздо подробнее. По их словам, извергнутого из сана архиерея «…послали в монастырь в Тверь, где он прожил со дня святого Михаила до февраля следующего года (неверная дата. — Д. В.)». Когда начался большой поход на города Северной Руси, оба опричника участвовали в нем. По их словам, перед разгромом Твери Иван IV отправил главного «боярина или палача» Малюту Скуратова в Отроч монастырь, велел ему удавить Филиппа веревкой и бросить бездыханное тело в Волгу^{59}. Сами они не сопровождали Малюту, а потому пользовались, по всей видимости, слухами и сплетнями. Отсюда — сказочная деталь о сбрасывании трупа в воду: впоследствии мощи Филиппа были обретены на территории обители… Таубе и Крузе знали об отправке Малюты к старику и о последующей гибели Филиппа. Они сопоставили первое событие со вторым и, по всей вероятности, домыслили всё остальное.

К тому же Таубе и Крузе бежали из России в 1571 году. Свой рассказ они поместили в «Послание», адресованное гетману Яну Ходкевичу и появившееся лишь в 1572 году. Таким образом, они писали по памяти спустя три года, как минуло событие, в ту пору не способное заинтересовать двух пошлых авантюристов и корыстолюбцев, коими были Таубе и Крузе.