Деталь, достойная того, чтобы ее запомнить: явное убийство человека, который уже не является главой Русской церкви, но еще недавно был им, считалось для светской власти крайне предосудительным действием. Перед казнью настоятелей крупных монастырей (в том числе святого Корнилия Псково-Печерского) или, скажем, протопопов Иван Васильевич не останавливался. Бывало, страдали от его гнева и архиереи — так, опальный новгородский архиепископ Леонид был зашит в медвежью шкуру и травлен собаками, а затем его уморили голодом. Но чем кончилось бы открытое умерщвление митрополита, даже низложенного, можно было только догадываться. Не исключалось, видимо, и массовое выступление против царя.
Исходя из этого, можно с большей или меньшей вероятностью решить вопрос о том, какая из версий кончины Филиппа является более правдоподобной.
Все разнообразие интерпретаций трагедии, произошедшей в тверском Отроче монастыре, можно свести к трем основным вариантам событий.
В соответствии с первым
из них царь и великий князь Иван Васильевич никогда не помышлял об умерщвлении Филиппа. Главу Церкви ложно осудили и ввергли в заточение клеветники из числа неправедных церковных иерархов. Малюта Скуратов был отправлен к нему от государя за благословением во время большого опричного похода. Прибыв на место, он увидел в келье бездыханное тело незадолго до того убитого Филиппа. Изменники, одним из которых был пристав Кобылин, уже сделали свое черное дело… Митрополит мог открыть монарху правду об измене, свившей гнездо в ближайшем окружении Ивана Васильевича, а потому насильственная смерть его была предрешена. Мал юте осталось лишь попенять монастырским властям за нерадение, похоронить бывшего митрополита и доложить царю о смерти достойнейшего человека. Царь, расследовав это дело в подробностях, излил чашу праведного гнева на тех, кто подставил Филиппа под удар церковного суда, то есть на иерархов-«клеветников». Этой версии придерживаются современные сторонники канонизации Ивана IV.Версия вторая
по смыслу прямо противоположна предыдущей. В соответствии с ней Иван Грозный велел прикончить Филиппа и специально для того послал верного палача Малюту. Было ли благословение опричному воинству условием, при соблюдении которого Пастырь мог сохранить жизнь, Бог весть. Не исключается и такой вариант, при котором старика непременно убили бы, даже добившись от него благословения.Версию третью
можно назвать промежуточной. Следуя ей, надо признать, что царь не отдавал приказа убить Филиппа и не хотел ему сделать ничего дурного, хотя о возвращении на митрополичью кафедру речь также не могла идти. Отправка Малюты была скорее попыткой примирения. Но своевольный опричник, то ли в ярости, то ли опасаясь какого-то дурного исхода своей миссии, то ли, может быть, испытывая к Филиппу личную неприязнь (было за что!), убил его по собственной инициативе. Государю же он доложил нелепицу о «зное келейном» и угаре… Таким образом, вина в насильственной смерти человека, когда-то возглавлявшего Церковь, лежит исключительно на свирепом «кромешнике». Царь тут ни при чем.Для начала займемся первой версией.
Автор Жития пишет о «праведном гневе» государя, узнавшего о том, что Филиппа оболгали недружественные церковные иерархи; тогда и на них обрушились царские кары. Этот фрагмент вроде бы позволяет отвести от Ивана Васильевича подозрение в убийстве Филиппа. Но для этого прежде следует проверить его содержание.
Как уже говорилось, рязанский епископ Филофей лишился сана, а главный противник Филиппа, новгородский архиепископ Пимен, был сослан в венёвскую обитель. (Венёв был тогда не только сущим захолустьем, но еще и одним из опорных пунктов русской армии в краю, которому постоянно угрожало вторжение крымских татар.) Свидетельства Жития верны: это произошло в 1570 году. Более того, бывший казначей рязанского владыки Исаак Сумин тогда же подвергся казни. Пимен же, страшно опозоренный, прожил в провинциальном монастыре около года и скончался в сентябре 1571-го.
Однако в этой истории есть нестыковки. Ученик Филиппа, игумен Паисий, был не только насильно отправлен в Москву, но затем арестован там с десятью соловецкими старцами после
церковного суда, но до смерти бывшего митрополита. Все они были разосланы по отдаленным обителям, а самого Паисия лишили сана. Был ли он врагом своему учителю? Удалось ли следственной комиссии, работавшей на Соловках прежде церковного суда над ним, добыть у Паисия и братии свидетельства преступлений Филиппа? Сам митрополит благословил речь Паисия, произнесенную во время суда. Таким образом, нет отчетливых свидетельств предательства Паисия. Вероятнее всего, гнев царя обрушился на соловецкого игумена не за то, что он оболгал Филиппа, а за то, что не дал требуемых показаний. Он не вступал в сговор с опричниками. Следовательно, в сознании составителя Жития, писавшего свой текст через много лет после суда и убиения Пастыря, соединились события, имевшие разную почву.