Митрополит Филипп

У Филиппа в собственной обители были противники. Братия соловецкая — во всяком случае, какая-то ее часть — не торопилась соглашаться с грандиозными преобразованиями, проводимыми по воле настоятеля. Прежнее искусственное нестяжательство кем-то ставилось выше нового состояния обители. В нем, надо полагать, искали «золотой век» благочестия… А тут на островах оказался светоч нестяжательского движения, великий книжник, известный всей России. Допустим, в Соловецком монастыре существовала «партия», оппозиционная игумену. Такое происходит, к сожалению, сплошь и рядом, включая и наше время. Так случалось на тех же Соловках намного позднее, например, при Иоанникии, занимавшем настоятельское место в 1895–1917 годах.

В запале противостояния кто-то из авторитетных людей обители оказался способен на рискованный поступок — из сочувствия к духовному лидеру русского нестяжательства и по причине разногласий с собственным игуменом. Вот и появилась у Артемия возможность побега.

Да, такое исключить нельзя. Но тогда перед историками встает призрак настоящей войны внутри обители, что не находит подтверждения в источниках. Все-таки наименьшее число неувязок рождает версия, согласно которой лично игумен Филипп дал Артемию свободу, и она же дает объяснение большому количеству фактов, в противном случае непонятных.

К следующему, 1555 году относится грамота, вероятно, связанная с побегом Артемия. Ее составили 7 августа в Москве по распоряжению митрополита Макария для новгородского архиепископа Пимена. Суть документа изложена в нескольких предложениях. «Прислал еси к нам, — обращается Макарий к владыке Пимену, — обыскной список Соловетцкого монастыря игумена Филиппа с старцом того же монастыря Изосимою. И мы того твоего обыскного списка с архиепископом и епископы, и с архимандриты, и игумены соборне слушали. И по тому обыскному списку игумен Филипп прав, а старец Зосима виноват. И ты б того игумена благословил и игуменити в Соловетцком монастыре велел по старине, и в монастырь его отпустил. А тому б еси старцу Зосиме и игумену Филиппу в своем согрешении и за свою вину велел добити челом. И впредь бы еси в том Соловетцком монастыре тому старцу Зосиме житии не велел, а послал бы еси его в ыной в которой монастырь и велел его дати доброму старцу под начало…»

Что это? Возможно, след выступления радикальной нестяжательской партии в Соловецкой обители. Архимандрит Макарий (Веретенников) в самых осторожных выражениях связал причину конфликта с возведением Успенского храма^{14}. Действительно, именно это строительство сыграло роль отправной точки для колоссальных преобразований в жизни обители, положило конец прежней бедной и закрытой жизни, а значит, вызвало недовольство тех, кто хотел жить по старине. Но, может быть, дело в другом. Не обвинял ли Зосима игумена в организации побега старца Артемия? Ведь финал расследования по времени недалеко отстоит от того момента, когда старец ушел с Соловков. Филиппа доставили в Великий Новгород, временно отобрав у него настоятельские полномочия, на острова отправили группу дознавателей; но в конце концов церковный собор оправдал соловецкого настоятеля.

Второе больше похоже на правду. Если бы Зосима обвинял Филиппа в корыстолюбии, неблагочестивой жизни, материальных злоупотреблениях, даже в содомии, этого было бы все же недостаточно для разбирательства на соборе. Тут, надо полагать, даже слово митрополита не понадобилось бы — хватило бы власти самого Пимена. Но обвинение в содействии человеку, соборно признанному еретиком, — весьма основательная причина для рассмотрения дела на высшем церковном уровне.

Как Филипп избежал ответственности за побег Артемия, выяснить невозможно. Документов на этот счет не сохранилось, исторических преданий тоже, да и Житие святителя молчит. Остается лишь гадать да чаять открытия новых источников.

Если Филипп в самом деле помог старцу Артемию, то этот поступок открывает в его характере рано утвердившуюся самоотверженность, проявлявшуюся в случаях, когда речь заходила об истине, о христианской любви, о спасении души.