Митрополит Филипп

Известны также три ранних покрова на гробницу святителя, относящиеся к 40—50-м годам XVII столетия. Один из них, возможно, был изготовлен на Соловках или в ином месте Русского Севера[54], другой — в мастерской жены стольника Ивана Дмитриевича Колычева, Марии Борисовны, а третий происходит из мастерской Евдокии Андреевны Стрешневой. Всерьез рассуждать о реальном облике Филиппа на основе того, как изображали святителя мастерицы шитья, было бы по меньшей мере странно. Художественное шитье русского Средневековья даже более условно, чем иконопись — из-за свойств самого материала и техники работы. Но при этом бросается в глаза одна деталь: Филипп везде показан с короткой прямой бородой. Вероятно, при работе над покровами образцы брались из уже сложившейся иконописной традиции.

Кроме того, можно воспользоваться кратким описанием останков Филиппа, принадлежащим перу соловецкого старца Сергия Шелонина. Оно составлено в 1646 году в связи со вскрытием гроба святителя и перенесением его мощей. Конечно, к тому времени прошло без малого восемь десятилетий после кончины святого, но мощи оставались нетленными, являя необыкновенно хорошую сохранность.

По словам Шелонина, Филипп стригся коротко, до самой смерти сохранил все зубы (они не потеряли белизну), имел при жизни «скудную» бороду, причем росла она в основном не от подбородка, а от горла. В гробу борода отросла едва ли не до пояса, но Сергий Шелонин специально подчеркивает ее небольшую прижизненную длину. Для него это важно: короткая борода святителя вошла в соловецкий иконописный подлинник[55], а он составлялся по воспоминаниям тех обитателей монастыря, кто еще застал Филиппа на игуменстве. «Несоловецкие» иконы святителя, где он изображен с длинной бородой, отвергаются старцем как неправдоподобные.

Слова Шелонина в общем сходятся с иконописной традицией, сложившейся в Соловецкой обители.

Очевидно, святитель был худ — аскетическая жизнь соловецкого иночества к полноте не располагала. Как и большинство «служилых людей по отечеству», он был слегка кривоног из-за долгой и основательной кавалерийской выучки. Упражнения в воинской науке с молодых лет сделали его тело мускулистым, а соловецкие ветры да непогоды крепко выдубили кожу лица и рук.

Сверх этих наблюдений добавить о реальном облике Филиппа нечего.

Спокойная жизнь Филиппа на Соловках кончилась в июне 1566 года. Из Москвы прибыл государев гонец с известием: царь Иван Васильевич желает видеть соловецкого настоятеля «духовного ради совета» и велит ему немедленно собраться для поездки в Москву. Очевидно, посланник открыл тайную суть монаршего приказа: игумену предстояло подняться к митрополичьему сану.

Это была большая неожиданность для Филиппа. К тому времени он достиг 59-летнего возраста, считавшегося тогда весьма преклонным. В России XVT столетия не многие доживали до таких лет, а из доживших большинство пребывало в дряхлости физической и духовной. Соловецкий игумен думал мирно окончить дни в стенах монастыря. А до наступления последнего срока он планировал поставить еще одну каменную церковь, завершить кое-какие мелкие строительные работы на Большом Заяцком острове да на Святом озере…

Он вжился в Соловки, а Соловки вошли в него. Образ энергичного игумена, остававшегося в то же время благочестивым пустынником, неразрывно соединен с большой эпохой в жизни обители. Это время, с середины 40-х до середины 60-х годов XVI столетия, можно смело называть «филипповским периодом» в исторической судьбе Соловков.

В тоске расставался он с милой сердцу обителью, с печалью провожала его братия.

Филипп еще мог противиться возвышению, к которому двигал его старый настоятель Алексий; но когда сам государь хотел его возвысить, Филипп, желая того или нет, обязан был повиноваться. Делать нечего. Последний раз он отслужил литургию в стенах монастыря, последний раз причастился, последний раз трапезовал с братией и сел на корабль.

Так закончилась одна притча, рассказанная Богом через судьбу святого Филиппа, и началась другая.

Путь его к столице пролегал через Великий Новгород. Тамошние жители, узнав о приближении будущего митрополита, встретили его задолго до того, как Филипп увидел городские стены. Проведя несколько дней в гостях у новгородцев, он выслушивал их слезные просьбы: «Ходатайствуй, блаженне, ко царю о граде и о нас! Заступайся за свое отечество!»^{16} Новгородцы видели в Филиппе земляка, а потому делились с ним опасениями: ходили слухи, будто Иван Васильевич держит гнев на город. Жди беды!

Филипп встревожился.

Однако в столице его встретили милостиво, осыпали подарками, пригласили к царской трапезе. Сам Иван IV призвал его к себе для беседы и подтвердил свое намерение. Все вроде бы складывалось хорошо, но почему-то холодок поселился в груди соловецкого настоятеля. Он обратился было к государю с просьбой отпустить его назад. Но царь остался непреклонен, а свита его взялась утешать Филиппа да уговаривать, чтобы оставил прекословие.

С тревогой в душе стоял Филипп на пороге митрополичьего служения.