Митрополит Филипп

Так или иначе, весной 1566 года Иван IV оказался в непростом положении: опричнина привела к столкновению с главой Церкви. И если оно приняло мягкую форму, то только благодаря смиренному характеру Афанасия. Продолжение конфликта сулило прямую «поруху» царскому имени.

Царь Иван должен был отнестись к выбору нового митрополита с большим тщанием и большой осторожностью. Он находился тогда в зените всевластия; именно от его решения зависело, кто займет митрополичью кафедру.

И государь в конечном итоге возвысил максимально неудобного для себя человека. Почему?

Почему именно Филиппа?

Поставление его в сан выглядит парадоксальным.

Кто он такой? Игумен обители, стоящей за тридевять земель от столицы, на самом краю державы. Пусть она известна, но все-таки не чета Троице-Сергиеву или, скажем, Кирилло-Белозерскому монастырю. Да и слава Соловков во многом пошла от неусыпной деятельности Филиппа. Столичное духовенство, из которого обычно выходили митрополиты, и думать не думало о Филиппе. Царь его едва знал, а на Соловках он ни разу в жизни не был. Среди церковных иерархов хватало верных исполнителей воли Ивана Грозного, но почему-то он не стал поднимать до высот митрополичьей власти никого из них.

Допустим, Иван Васильевич в ту пору испытывал сильнейшее раздражение против московского духовенства. Оно (во всяком случае, какая-то его часть) противилось царской затее с опричниной. Те же, кто оставался покорен государю, как видно, не вызывали у него уважения.

Если видеть в Иване IV маньяка-психопата с непредсказуемым поведением, то, конечно, нетрудно объяснить его выбор. Вот встал первый русский царь не с той ноги, и захотелось ему Филиппа на митрополию… Но диагноз, поставленный из XXI века «пациенту» XVI столетия, выглядит нелепо.

Иван Грозный «образца» первых лет опричнины выглядит не столь уж непривлекательно. Да, он жесток со служилой знатью, казнил нескольких полководцев и дипломатов с большими заслугами перед отечеством. Да, он создал странное учреждение, расколовшее страну надвое. Да, он подвержен влиянию людей страшных, властолюбивых и мстительных, взятых им в фавориты.

Но Иван Васильевич продолжает оставаться выучеником святого Макария. Митрополит Макарий, один из главных столпов нашей Церкви в XVI веке, великий книжник, больше двадцати лет стоял рядом с царем, был его собеседником. О лучшем духовном наставнике и мечтать нельзя! Могло ли благодатное влияние такого человека быстро расточиться, не оставив никакого следа в душе царя? Сомнительно.

Сердясь на непокорство Афанасия, не любя, может быть, некоторых столичных монастырских настоятелей, невысоко оценивая угодливое служение других духовных особ, Иван Васильевич продолжал испытывать благоговение перед Церковью в целом. Он еще не ударился в кровавое неистовство, еще не учинил чудовищный Слободской орден, не губил архиереев и архимандритов. Нет оснований думать, что в день основания опричнины всё доброе в душе государя куда-то исчезло и на его место пришло одно только черное беснование. Страсти, раздиравшие государя, еще не все выпростались из его сжатого кулака, не получили пока полной свободы.

Всякое нравственное падение имеет свою историю, и пусть даже цветут его цветы, плодов еще долго может быть не видно…

Натура Ивана IV сохраняла изрядный запас благочестия, и оно не позволяло сделать митрополитом пустого льстеца. А ум Ивана Васильевича, наличие которого не отрицают, кажется, даже самые непримиримые критики царя, говорил его воле, что во главе Церкви должна стоять значительная фигура. Унижение Церкви означало унижение всей державы, и на него царь пока еще не шел. Но смирный холоп в митрополичьем кресле и есть великое унижение Церкви. Следовательно, требовался достойный человек праведной жизни, способный к тому же справиться с огромным «хозяйством» и вместе с тем никак не связанный с московскими оппозиционерами.

Филипп по всем признакам казался подходящей кандидатурой.

Современный историк Р. Г. Скрынников высказался на этот счет: «Надо учитывать, что тиранические склонности сочетались в личности Грозного с искренней верой и преданностью православной церкви. Иван IV много лет знал игумена и уважал его за строгую иноческую жизнь и талант строителя. Постоянно манипулируя церковью, превращая ее в орудие политической интриги, царь по-своему заботился о ее величии и красоте. Среди иерархов Филипп мог лучше других позаботиться об укреплении авторитета митрополичьего дома и устройстве его материальных дел. Живя на дальних северных островах, игумен остался в стороне от бурных событий, разыгравшихся в столице после учреждения опричнины, что также говорило в его пользу»^{17}. Сказано достаточно прямолинейно, но в целом точно. Конечно, свидетельств давнего знакомства царя с соловецким игуменом нет. Филипп, как уже говорилось, оказывался в Москве редко. Если царь и помнил его, то смутно. Государеву память явно кто-то «оживил».