Митрополит Филипп

Житие говорит о делах митрополита много пышных слов, но слова эти общие. Есть лишь одна конкретная подробность: глава Русской церкви склонялся к образу действий митрополита Макария, великого своего предшественника: «Благий сей, подражая прежеупомянутого благолюбиваго Макария митрополита усердно следовал по стопам его… И в те времена было во царствующем граде Москве и во всех местах благочестие великое. И славили вседержителя Бога и Пречистую Богородицу, даровавших такого изящного пастыря. С этим соединялась духовная любовь православного государя царя со своим богомольцем и отцом, так что приятно было видеть это»^{18}. Пример святого Макария — благой из благих! Этот мудрый человек занимал митрополичью кафедру более двадцати лет, и все важнейшие дела Церкви получили явственный отпечаток его личности. Филипп знал Макария, а Макарий когда-то оправдал Филиппа в расследовании о бегстве старца Артемия. Достоинства правления Макария были очевидны. Став его духовным преемником, новый митрополит сделал выбор, лучше которого и измыслить невозможно. Всё остальное в сообщении Жития — очередное упражнение благочестивого ума.

Но кое-что о двух годах правления митрополита Филиппа историкам все-таки известно.

Сразу после возведения в сан он совершил первое деяние в роли митрополита — поставил на вакантную кафедру полоцкого архиепископа прежнего суздальского владыку Афанасия, к тому времени оставившего кафедру и пребывавшего на покое в Кирилло-Белозерском монастыре. Полоцк в ту пору играл роль передового пункта русской обороны, он стоял на самой границе с неприятелем; кроме того, в этом городе с православным духовенством за влияние на паству издавна соперничали католики (прежде всего Бернардинский орден) и протестанты весьма радикального толка. Отсутствие православного владыки в Полоцке являлось рискованным и с вероисповедной, и с политической точки зрения. Филиппу следовало поторопиться с назначением архиепископа. 11 августа 1566 года город получил нового владыку. Полоцк тогда бедствовал от морового поветрия, священники «вымерли», так что некому было совершать погребальные обряды. Пришлось Афанасию вызвать священнослужителей из других городов[62].

В декабре 1566 года Филипп вместе с новопоставленным архиепископом Полоцким освящал недавно построенный Входоиерусалимский придел в кремлевском храме Благовещения. Поскольку эта церковь играла роль домового храма московских государей, на освящении был Иван IV с двумя царевичами.

В 1567 году митрополит получил от удельного князя В. А. Старицкого «несудимую грамоту» на все митрополичьи владения в окрестностях Дмитрова, Боровска, Звенигорода, Романова и Стародуба Ряполовского. Как «игумен всея Руси» Филипп обрел тогда солидное подспорье своему колоссальному «хозяйству».

1567 год оказался трагическим для Русской церкви не по политическим, а по самым естественным причинам. Тогда умерло сразу несколько высших иерархов, и состав Освященного собора резко обновился. Филиппу приходилось отыскивать достойных людей и ставить их, одного за другим, на освобождавшиеся кафедры.

19 января 1567 года митрополит созвал церковный собор, куда пришел и сам царь. Требовалось решить судьбу двух больших церковных областей. Еще осенью скончался ростовский архиепископ Никандр, а незадолго до собора умер тверской владыка Акакий, дряхлый старик, правивший церковными делами области так долго, что предыдущего епископа не помнил уже никто. На вакантное место в Ростове Филипп поставил Корнилия. Тут уже была тонкая церковная «политика». Корнилий когда-то игуменствовал во второстепенном Колоцком монастыре, а затем занимал очень ответственную должность казначея на митрополичьем дворе. В XVII веке казначеев патриаршего дома[63] старались не задерживать в должности больше года — во избежание соблазна. Казначей контролировал колоссальные богатства и, что еще важнее, домовый архив, где хранились грамоты на все земельные владения кафедры. Филипп, «крепкий хозяйственник», очевидно, пригляделся к состоянию митрополичьей казны и остался доволен. Он превосходно разбирался в таких вещах. Дельный человек, хорошо проявивший себя на экономическом поприще, стоял в его глазах высоко. И митрополит выдвинул Корнилия в архиереи. Для него это была фантастическая карьера — подняться из провинциальных настоятелей до положения четвертого человека в церковной иерархии Руси! На сиротствующую после смерти Акакия тверскую кафедру Филипп определил Варсонофия, архимандрита невеликой обители — Спасо-Преображенского монастыря в Казани. Пройдет два года, и Филипп, лишенный сана, отправится доживать последние месяцы именно на Тверскую землю. Быть может, Варсонофий сам предложил это, поскольку был рад принять прежнего благодетеля под присмотр и позаботиться о нем, насколько возможно.