Митрополит Филипп

Но может быть и другое толкование: автор Жития имел в виду не поминовение святого, а сравнение с его ролью в Священной истории. В этом случае имена «Захария» и «Аарон», стоящие рядом, обретают совершенно иной смысл. Захария-пророк, отец Иоанна Предтечи, священствовал в Иерусалимском храме, и в христианской традиции он почитается как своего рода «идеальный», праведный священник. Точно так же и праотец Аарон нес обязанности священствующего, причем родоначальника священства. Тогда отрывок из Жития надо понимать как прямое сравнение: Филипп священствует в храме так же, как делали это в старину Аарон и Захария. Но почему для сравнения выбраны именно они? Ведь среди священствующих библейской эпохи есть и более крупные, более значимые для культуры русского Средневековья фигуры, особенно если сопоставлять с Захарией Праведным. Остается впечатление какого-то случайного, надуманного сопоставления. Можно, конечно, увидеть в этих двух именах, помещенных на одну строку, символ уходящей ветхозаветной эпохи: как уже говорилось, Аарон стоял при истоках священства, а Захария служил незадолго до пришествия Христа. Но в этом месте Жития нет никакого намека на связь с библейским периодом. Совершенно иначе дело выглядит, если предположить, что в изначальном, древнейшем варианте Жития был упомянут только один Захария, а именно «малый» пророк. Лишь потом к нему добавили Аарона, как видно, усмотрев вместо указания на конкретный день, 8 февраля, и сложной аналогии между священствующим Филиппом и священствующим Иисусом более простую аналогию: между Филиппом и Захарией, отцом Иоанна Предтечи. Удивившись выбору не столь уж значительной личности, составитель новой редакции Жития добавил «для ясности» более известную персону, а именно Аарона.

Остается повторить: вероятнее всего, вторая обличительная речь в Успенском соборе была произнесена Филиппом 8 февраля 1568 года.

А как же свидетельство Новгородской второй летописи, однозначно относящее начало «вражды» между царем и митрополитом из-за опричных дел к 22 марта 1568 года? Возможна, конечно, ошибка — события февраля перенесены на март. Такая неточность — довольно незначительная по тем временам. Однако есть и другое объяснение: слово «враждовать» в летописном тексте могло относиться не к обличительным выступлениям Филиппа, а к другому событию.

Убедившись в непримиримо твердом настрое Филиппа против опричнины, Иван IV принялся строить планы, как убрать строптивца с митрополичьего двора. По Москве поползли слухи, порочащие главу Церкви. Однако народ не очень-то прислушивался к клеветникам. По словам Жития, люди не только не отступали от святителя, а, напротив, «прилеплялись» к нему.

Тогда Иван Васильевич отыскал среди высших иерархов Русской церкви двух людей, которые согласились помочь ему в изгнании Филиппа с митрополии. Для этого следовало прежде всего «собрать материал», дискредитирующий первоиерарха. При его благочестии подобная задача оказалась совсем не простой.

Итак, на первый план выступает архиепископ Новгородский Пимен. Ему предстояло сыграть неприглядную роль. Что подтолкнуло его к действиям, о которых Церковь вспоминает с печалью? Возможно, тщеславное желание заменить Филиппа на кафедре или страх перед свирепым нравом царя, не щадившим последнее время ни правых, ни виноватых. А может быть, исподволь выраставшая в архиерейской среде привычка повиноваться боговенчанному государю, не рассуждая и ни в чем не прекословя… В характере Пимена видят дурное, порочное начало. Но только ли в этом дело? Перед архиереями стоял выбор: следовать пастырскому долгу — или покоряться долгу подданных, над которыми поставлен помазанник Божий. Объяснив для себя действия Филиппа как непозволительный мятеж, кое-кто из них пошел по более удобному, более безопасному пути. Вероятно, не столько хищные устремления следует видеть в Пимене, сколько слабость воли, нежелание до конца стоять в истине. Повиноваться православному государю — естественно для православного иерарха. Почти всегда. Но порой возникают обстоятельства, когда естественное оборачивается противоестественным. Немногим хватает духовной твердости увидеть и признать это.

Молоденький певчий Успенского собора, красавчик, устранись тяжких угроз, выступил против Филиппа с чудовищным обвинением: якобы митрополит позвал его к себе среди ночи для беседы о добродетелях, а в результате отрок «пострадал», по его словам, от Филиппа, видел от него противное и «неполезное». В сущности, речь шла о содомии. В чем худшем могли обвинить митрополита после того, как он вступил в духовный поединок с силами, помрачившими царскую душу?!