Митрополит Филипп

Темкин и его люди оставили по себе дурную славу на Соловках. Здесь долго поминали недобрым словом радикальные методы «следователей». Кое-кого из монахов принуждали к лжесвидетельству «ласканием» и «мздоимством». Другим обещали «сановные почести». Третьих откровенно запугивали. Князь Василий Иванович и архимандрит Феодосий без устали искали следы какой-либо вины Филиппа. Очевидно, к монахам, не желавшим помогать им в этих поисках, применялись «особые» меры. Следователи нанесли соловецким старцам «многие раны», требуя «напрасно на святого неподобная глаголати». Но неожиданно для себя они встретили упорное сопротивление: старцы готовы были терпеть мучения за любимого настоятеля. Иноки отвечали на вопросы «следователей» одними и теми же словами о «непорочном житии» Филиппа на Соловках. Вместо «компромата» князю Темкину со товарищи доставались совершенно иные свидетельства: им приходилось слушать про то, как Филипп, исполнившись мыслей о Боге, пекся «о святом месте и о братском спасении».

Соловецкая обитель оказалась «крепким орешком». В самой комиссии начались разногласия.

Владыка Пафнутий своим духовным званием покрывал творившееся беззаконие. Присутствуя при допросах, он даже не слушал, когда о Филиппе рассказывали «истину», отзывались о прежнем игумене хорошо. Однако епископ Суздальский все-таки не заслуживает худого слова. Очевидно, увиденное и услышанное на Соловках изменило его отношение к Филиппу. Во всяком случае, совести Пафнутия претило участие в сомнительном и темном деле. Формально именно он возглавлял комиссию, хотя, надо полагать, главным действующим лицом был князь Темкин. Итоговый документ расследования мог обрести действительную силу только после того, как на бумагу ляжет подпись (или, как тогда говорили, «рукоприкладство») Пафнутия. Но суздальский владыка пребывал в сомнениях. Возможно, в Москве он был настроен на скорейшее умиротворение между Церковью и царем и даже приготовился принести в жертву одного первоиерарха ради блага всей Церкви. Возможно, он не удовлетворился объяснениями по «делу» певчего из Успенского собора. Но тут, на Соловках, владыка увидел, с какой преданностью относятся люди к Филиппу, и прозрел. Епископ Пафнутий отказался подписать отчет комиссии о «расследовании» на Соловках.

Соловецкий летописец сообщает, что следствие велось «на весну» 1568 года. Скорее всего, комиссия приплыла на острова не ранее мая. Навигация у Соловков редко открывается прежде начала мая. Есть, конечно, старинный поморский способ передвижения: лодку затаскивают на льдину и затем двигают по ледяной поверхности до новой полоски открытой воды. Но вряд ли подобным, весьма тяжелым и рискованным образом на архипелаг могли транспортировать целый отряд во главе с архиереем и крупным вельможей. В таком случае комиссия вернулась в столицу примерно в июне — июле. Точнее сказать не представляется возможным.

Церковный суд над митрополитом Филиппом показал: добытые трудами следователей материалы оказались некачественными. Как видно, качественного «компромата» просто не могло быть. Однако царь счел собранные показания и доставленных свидетелей надежным основанием для начала суда.

Возможно, Иван Васильевич колебался. Надо полагать, он не хуже Пафнутия Суздальского понял, чего стоят бумажки, привезенные князем Темкиным. Царь знал цену таким слугам. Он не торопился дать «делу» ход, возможно, еще надеясь на примирение с Филиппом, на его покорность. Ни в июне, ни в июле Филиппа не тронули.

Но митрополит не собирался смягчать свою позицию. Возобновление спора между ним и государем было делом времени. Очередной конфликт переполнил чашу терпения Ивана IV. Государь хотя и не видел правды в «обыскных речах» соловецких насельников, а все-таки слишком хотел избавиться от Филиппа, чтобы положить бумаги под сукно.

Гром грянул 28 июля 1568 года — «на память» святых Прохора, Никанора, Тимона и Пармена.

По старинному обычаю царь и митрополит приходили в этот день на торжество в Новодевичий монастырь, стоявший тогда за чертой Москвы. Главный храм обители, Смоленский собор, имел придел в честь названных святых. Иван Васильевич прибыл со свитой и боярами в тот момент, когда Филипп обходил крестным ходом обитель. Дойдя до Святых ворот, митрополит приготовился к чтению Евангелия. Однако тут он заметил царских слуг, стоявших в головных уборах — тафьях[85]. Это все равно что сегодня войти в церковь, когда совершается богослужение, в тюбетейке, кипе или с пластиковыми рожками и багровой мигалкой.