Митрополит Филипп

Г. П. Федотов прямо противопоставил «правду» и «веру», зацепившись за то, что защитником последней «мнил» себя и сам государь. Что же это за «правда» и как ее трактовать? Для историка «Христова правда» очень близко стояща к позднему, принадлежащему XX веку понятию «социальная справедливость». В этом-то вся суть его позиции. И в этом-то — всё лукавство Георгия Петровича. За митрополита, «помогая» или, если угодно, «подправляя» его, историк произносит слово «ересь», обращая его к «тирану», олицетворявшему худшие стороны «московского великодержавия». Георгий Петрович не любит самодержавную монархию, а старомосковский вариант государственного строя и вовсе не вызывает у него симпатий, поскольку дает слишком мало простора для личности, для ее самовыражения, самораскрытия. Для Федотова Московское царство — эпоха величайшей несвободы, время державной несправедливости, возведенной в ранг нормы, а царь Иван IV еще и увеличивал степень этой несвободы. В то же время царь показан своего рода «революционером». Да, в этом есть резон: Иван IV вводил доселе невиданное; но трудно отделаться от впечатления, что историк слишком прямо взывает к общественной истории России начала XX века. И это, конечно, шаг за пределы уважительного отношения к святому Филиппу. Русское самодержавие начала XX века, рухнувшее в 1917 году, для Федотова являлось очевидным наследником грозненской опричнины и, во всяком случае, старомосковского государственного уклада XVI–XVII веков. А революция… что ж, она бывает несправедливой. По Федотову, революции могут нести в себе работу и добрых, и сатанинских начал. Вот революция, свидетелем которой был сам Георгий Петрович, — оправдала ли она его надежды? Ни в коем случае, иначе он не эмигрировал бы в середине 1920-х годов. С его точки зрения, одна форма деспотизма исчезла, а на смену ей пришла… другая форма деспотизма. Христианство должно бы противостоять и первой, и второй, поскольку его обязанность — отстаивать ту самую «Христову правду», до которой додумался сам Георгий Петрович.

По Федотову, святой Филипп, митрополит Московский, оказывается чуть ли не предтечей умеренного социал-демократического движения XX столетия. Федотов произвел в отношении главы Русской церкви странную модернизацию, поместив его в рамки понятий, получивших популярность через три с половиной столетия после его кончины.

Очень важны для понимания книги Федотова слова, которыми он завершает основную часть работы — ту, где рассказывается о земных деяниях владыки. Георгий Петрович, похоже, сам пускается в обличительную риторику: «Смерть мученика могла бы быть искупительной жертвой, спасающей родину, если бы родина приняла ее, участвовала бы в ней. Этого не случилось. И кровь св. Филиппа переполнила до краев уже полную чашу грехов русской земли. Ее падение сделалось духовно и морально неотвратимо. Каковы бы ни были социальные причины катастрофы, но не может жить общество, повседневно убивающее идею своей жизни. Православное царство без правды есть труп, от которого отлетела душа. «Где труп, там соберутся орлы»^{51}.