Митрополит Филипп

Все источники уверенно сообщают об акте убийства, совершенного Малютой, притом в полном согласии между собой, хотя и созданы лицами, независимыми по отношению друг к другу, в разных местах, в разное время и в разных обстоятельствах. А версия об «изменниках», сгубивших Филиппа помимо Малюты, является поздней умственной спекуляцией, опирающейся на вольную фантазию. Ни один текст XVI века ее не подтверждает: люди того времени относились к истории смерти Филиппа как к очевидному душегубству с очевидным «авторством».

Таким образом, на первой версии можно ставить крест. Слишком уж много в ней неправдоподобного.

Вторая версия находит больше подтверждений в Житии, да и в других источниках.

Но и к ней есть вопросы.

Прежде всего, имени митрополита Филиппа нет ни в одном синодике подданных Ивана IV, замученных в опале[115]. Можно было бы сделать вывод, что царь не поминает того, кого не приказывал убить, но… в этих синодиках нет многих персон, к гибели которых первый русский царь был определенно причастен, – судя по другим источникам. К тому же, если данная версия верна, и государь действительно отдал приказ об умертвлении монастырского узника, то его включение в такой синодик могло рассматриваться как раскрытие одной из величайших государственных тайн. Следовательно, Филиппа могли не вписать туда, опасаясь неприятных последствий. Тех же волнений, например.

Однако есть вопросы и более серьезные. Прежде всего, уверенность составителя ранней редакции Жития в полной невиновности царя. А это равнозначно столь же твердой уверенности главного свидетеля – пристава Кобылина – в отсутствии «лицензии на убийство», выданной Малюте самим государем.

Конечно, можно предположить, что Кобылин или же агиограф, записывавший его слова, убоялись писать страшную правду о кровопийственном приказе Ивана Васильевича… но всё это также будет из области возбужденного воображения.

Наконец, у всякого преступления есть мотив. Взявшись обвинять Ивана IV, следует четко объяснить, какой у царя имелся мотив к тайному убийству Филиппа. И тут возникает неприятная коллизия. Все причины, по которым мог быть отдан такой приказ, лежат в области иррациональной: то ли умственная хворь, то ли маниакальная злоба. Конечно, существует немало людей, ставивших царственному «пациенту» диагноз с дистанции в несколько сотен лет, объявлявших его безумцем, буйно помешанным, тупым кровожадным злодеем и т. п. Тогда, разумеется, можно утверждать, что царь, смертельно обиженный обличительными словами Филиппа и неудовлетворенный «слишком мягким» результатом церковного суда, в припадке патологической злобы решился истребить своего неприятеля. Или поставить святителя в положение выбора: полное благословение опричнине, либо немедленная смерть… Да только таким диагнозам цена невелика. И такие рассуждения фактами подтвердить невозможно. В настоящем судебном расследовании их не приняли бы в расчет: не улики и не свидетельские показания, а всего лишь домыслы.

Филипп, лишенный сана и сосланный в невеликую провинциальную обитель, Ивану IV был уже не страшен. Всякого влияния на дела он лишился. Обличения же его, брошенные публично, воротить назад, сделать не-звучавшими, никто не мог. Они сделали свое дело. Столп христианской истины утвердился. Убийство Филиппа их никоим образом не перечеркивало. И, значит, твердого мотива для его совершения назвать не получается.

Наконец, версия третья.

Был ли у Малюты Скуратова мотив для убийства, если он не получил приказа от царя?

Был, и не один. Выше уже говорилось об этом.

Похороны, совершенные в спешке говорят о желании Малюты скрыть следы убийства на теле бывшего митрополита. Если бы у опричника был прямое и ясное распоряжение: «Убей!» – чего бы ему бояться? Современный историк В.А. Колобков, изучавший обстоятельства гибели Филиппа, пишет о страхе за свою карьеру, который мог испытывать Малюта, когда разыгрывал перед настоятелем спектакль насчет кончины Филиппа от «зноя» и «угара».

Но ведь несанкционированное убийство Филиппа могло дорого стоить Малюте… Как мог опричник, хотя бы и столь высокого ранга, на столь дерзкое деяние без указания свыше?

А мог. Мог, да и всё.

Вот и агиограф, составивший раннюю версию Жития, считает так же. По его мнению, преступление свершилось «хотением» Малюты.