Митрополит Филипп

Монография Г.П.Федотова вышла в 1928 году. Как могли современники расшифровать фразы историка об «искупительной жертве» и обществе, которое не пожелало в ней участвовать? О, тут напрашивается два толкования, близких русскому Зарубежью 20-х. Во-первых, большинству читателей Федотова должна была прийти на ум та же аналогия с недавней русской революцией. Георгий Петрович, говоря о «падении» русской земли, чаша грехов которой переполнилась, вроде бы имел в виду Смуту XVII столетия, поставив ее в прямую связь с опричными делами Ивана Грозного. Но не только. Он ясно понимал, как именно его прочтут и истолкуют. Федотов был человек не простой, в публичных делах у него имелся опыт. Он знал: в смуте дальней современники его и соотечественники непременно увидят отсвет смуты другой, ближней. И они скажут себе: да, выходит, столь деспотично, столь греховно в своем социально-несправедливом устройстве была Российская империя последних Романовых, что из этого царства, по внешней видимости православного, исчезла «правда»; стало быть, оно и должно было превратиться в труп. Тем более, что Московское царство в той смуте отнюдь не погибло, так, стало быть, речь идет об этой смуте… Но была ли альтернатива? Ах, если б общество, а прежде всего – Церковь Русская – поднялись против тиранического самодержавия, если б жертва Филиппа не осталась одинокой, если б редкие голоса, призывавшие к свободе и справедливости, обернулись властным зовом всеобщего мнения, тогда бы Россия исправилась раньше, не погрязла бы в грехах и, наверное, вышла бы из тяжелого кризиса обновленной, свободной, спасенной… а не вконец погибшей. Вновь слышится в раскатах громовой эпохи Ивана IV столь чужой для нее размеренный тенор профессорской социал-демократии. Да, царь Иван Васильевич совершил много худого, как впрочем, и хорошего было немало в его правление; да, на него нашло ужасное помрачение души; да святитель Филипп ценой самоотверженной жертвы сохранил в нашей Церкви дух христианства; да, трагедия их столкновения вынесла наружу темень, прятавшуюся в глубинах русской жизни… Но что это за призывы к родине – поучаствовать в жертве праведника? Как? Пойти и свергнуть самодержавие на триста пятьдесят лет раньше действительного? Порезать всех опричников и установить некое подобие Парижской коммуны в Москве? Восстать, скопом пойти на Кремль и потребовать у царя признания «свободы личности» и «прав человека» в европейских формулировках, которых не было еще в помине и которые по сю пору подходят русской жизни не больше, чем шутовской колпак для монаха? Чем общество XVI века убивало «идею своей жизни»? Как ни вглядывайся в слова Георгия Петровича, а всё вылезают из них горькие интеллигентские сожаления об утраченных надеждах Февраля…

Второе толкование также вызывает скептическое отношение. Ведь это 1928-й год, т. е. время, когда Русская Православная Церковь переживала тяжелейшие времена. В советской России она была доведена государственными органами до предсмертного состояния и страшно расколота агрессивным обновленчеством. В 1927 году появилось «Послание к пастырям и пастве» или «Декларация» митрополита Сергия, местоблюстителя патриаршего престола. Этот документ отразил страшную судорогу, сотрясавшую церковное тело. 20-е и 30-е годы XX столетия – вообще худший период в тысячелетней истории русского духовенства. Оно готовилось исчезнуть. Владыка Сергий и Синод взяли на себя черную, дух сотрясающую работу: они призвали к лояльности по отношению к советской власти. За это их осудило множество православных иерархов за рубежом, а между РПЦ и РПЦЗ возник непримиримый раскол, исчезнувший лишь совсем недавно. Не приняли позицию лояльности и многие русские церковные деятели, остававшиеся на родине. А уж об отклике православной общественности русского Зарубежья говорить нечего: он был остро негативным. Но положение Русской Православной Церкви несколько облегчилось. Она не пропала окончательно, а ведь дело шло именно к этому… Таким образом, несколько архиереев, спасая «пастырей и паству», что называется, «души положили» за них. До сих пор некоторые считают их «еретиками», и неизвестно, где находятся их души… Но их деяние избавило от мучений и смерти очень многих. Церкви есть за что испытывать благодарность по отношению митрополиту Сергию и Синоду тех лет. А теперь вспомним призыв из книги Федотова: надо принять участие в искупительной жертве… Значение у этих слов страшненькое: новомученики Церкви, убитые от большевиков на протяжении Гражданской войны и 20-х годов, – жертва. Остальному духовенству следовало бы «принять участие» в ней. Иными словами, не объявлять о лояльности, а погибнуть за веру. И вот автор этих строк задает себе вопрос: а было ли у человека, находившегося в полной безопасности от лагерей, тюрем и расстрельных команд, моральное право судить наше духовенство, жившее в неизмеримо более опасных условиях?