Митрополит Филипп

Таубе и Крузе, ловкие дельцы, не лишенные, впрочем, высокого пафоса, писали: митрополит Филипп «…проживший свою жизнь честно и Божьем страхе, с юных лет не испытывавший никакой нужды и недостатка ни в чем, но отказавшийся от света и удалившийся в монастырь на острое Соловки, на океане, чтобы закончить свою жизнь в Божьем страхе, и вызванный оттуда по воле великого князя и части духовенства для занятия митрополичьей кафедры. И хвала и честь ему перед всеми за то, что он, бесстрашная, храбрая душа, во всем держал сторону справедливости, не жалея собственной жизни. Эти его душевные свойства побудили его уговаривать сперва тайно и наедине великого князя не совершать таких тиранств. Когда великий князь услышал это, пришел он в дьявольское бешенство, потому что думал он, население и бояре побудили митрополита к этому увещеванию, и он решил удвоить свои тиранства в сравнении с тем, что делал прежде. И хотя митрополит заметил, что его благочестивые увещания действовали более пагубно и вредно, чем с успехом, остался он при прежнем решении, не переставая указывать ему, великому князю, на его злодейства…»

Допустим, карьера Таубе и Крузе в Москве окончилась крайне неприятно, у них были пямые и явные причины ненавидеть Ивана IV, а значит, восхвалять его противников.

Но вот голос другого иностранца, циничного наемника и афериста Генриха Штадена. По характеру своему это душегуб, насильник и стяжатель. Ничего святого в сей жизни для Штадена не было. Личной неприязни он к русскому государю не испытывал, хотя и добрых чувств к нему тоже не питал. Скорее, Штаден относился к Ивану Васильевичу как к главарю шайки, который на какое-то время обеспечил своим верным слугам роскошную жизнь, но потом положение изменилась по причинам, которые не очень-то зависели от воли «атамана». Тем удивительнее, что даже такому ландскнехту, освобожденному духом великих европейских войн от естественного страха большой крови, митрополит Филипп казался «лучом света в темном царстве». Судя по словам Штадена, очень нехарактерным для его варварской натуры, душевная чистота митрополита поразила немца: «…великий князь… приказывал приводить к нему бояр одного за другим и убивал их так, как ему вздумается – одного так, другого иначе. Митрополит Филипп не мог долее молчать в виду этого. Он добром увещевал великого князя жить и править подобно своим предкам. И благодаря этим речам добрый митрополит попал в опалу…»

Итак, Таубе и Крузе говорят: Филипп выступил с обличениями, поскольку таковы оказались его «душевные свойства». «Страх Божий» в сочетании с бесстрашием заставили его, рискуя жизнью встать на стороне «справедливости». Федотов исходил из противоположного: тяга к справедливости заставили митрополита проявить бесстрашие, облекшееся в одеяния веры. Штаден просто пишет о том, что глава Русской Церкви был добр, а потому не мог спокойно смотреть на жестокое пролитие крови. Никаких политических или же кровно-родственных мотивов в его поведении они не видят.

Хотя стояли по службе высоко и знали многое. Плохо информированными людьми их не назовешь.

Очевидно, мнение современников митрополита Филиппа, соображения Карамзина и церковных историков ближе к истине, чем выводы академических ученых советского времени, и, отчасти, современных. Сам Филипп в речах своих, переданных составителем Жития, пересказанных Таубе и Крузе, ясно говорит о том, почему он обязан был стать обличителем государя.

Он выступил против пролития крови невинных людей, добрых христиан, и сделал это «по приказанию Божьему» – так пишут Таубе и Крузе.

Митрополит Филипп призывал царя: «Люби всех единоплеменных тебе как самого себя…». Митрополит напоминал Ивану Васильевичу о том, что Заповеди требуют любить ближнего, о том, что еще апостол Павел говорил: «Любовь долготерпит, не радуется о неправде…» В самом начале своих обличений, когда они еще не достигли предельной жесткости и больше напоминали увещевания, глава Русской церкви сказал главное, о чем пекся в ту пору: «Вера… совершается любовью». Позднее он опять обращался к любви, – любви, дарующей прощение: «Если просишь прощения грехов, то прощай и к тебе согрешающим, ибо прощению дается прощение!..» – так говорил он Ивану IV.

О чем это? Да о самой сердцевине христианского вероучения. Святой митрополит погружен был в стихию любви, поскольку он был глубоко верующим человеком. Христианство дарует множество путей к Богу и спасению души. Душа человеческая, возгоревшаяся для шествия по таким путям, может получить первую искру от какого-нибудь жития, строки из Священного писания, от слов проповеди… Впоследствии эта маленькая искорка живет в человеке, становясь ядром, вокруг которого строится преображение его души. Поэтому столь много в христианстве разнообразных религиозных типов: само христианство велико, много в нем животворных источников, кто-то приник к одному, кто-то – к другому, кто-то – к третьему…