Mittelreich

– Да ведь как раз об этом я и говорю, – со свежими силами бросился в бой дедушка из числа красных единомышленников, – мы должны объединиться, чтобы и ты увидел какую-то перспективу. Тебе надо научиться любить жизнь! Нельзя ненавидеть себя, нужно ненавидеть врагов! Мало быть против чего-то. Важно еще быть за что-то. Тогда у тебя появится смысл жизни, и ты уже не будешь без конца мучиться суицидальными наркоманскими депрессиями.

Со зловещей небрежностью панк сунул транспарант в руки товарищу, угрожающе медленно подошел вплотную к единомышленнику, остановился и пугающе тихо произнес:

– Знаешь, дедушка, знаешь, за что я? За то, чтобы ты заткнул пасть! Пастор хренов. Хочешь читать проповеди, проваливай в церковь. Только не грузи клерикальным коммунистическим дерьмом.

Панк угрожающе медленно отошел, вернулся к поносящему Маффая транспаранту и ухватился за палку.

Во время этой стычки Семи стоял рядом с вождем коммунистов и видел, что тот кипел от ярости, но сдерживался, проявляя железную дисциплину.

– Всему свое время, – тихо сказал коммунист, немного помолчав. – И этот перевоспитается. В крайнем случае, в исправительно-трудовом лагере. Хотя кто знает? Может, это проявление творческой энергии. Необходимо раз за разом все переосмыслять, чтобы реализовать идеи классиков. У нас нет иного выбора. Еще никогда не было такого многообразия среди борцов против требований капитала. Силой обуздать это многообразие наверняка означало бы ослабить полет мысли и творческое начало, что, в свою очередь, отрицательно сказалось бы на духе сопротивления. Тела без духа станут бесцельно блуждать и деградировать. Тогда наше дело потеряет смысл. Нужно новое мышление. Коммунистическая доктрина должна включать в себя и гражданское многообразие. Маркс нам нужен больше, чем Ленин, но и Ленина нельзя забывать.

Этот монолог, который глава коммунистов наполовину пробормотал про себя и наполовину произнес вслух, сбил Семи с толку. На что ему ориентироваться? Выражение «диктатура пролетариата», которое описывалось и подробнейше обсуждалось в кружках, где Семи давно уже состоял, было ему понятно. Он думал о нем и при необходимости мог им оперировать в соответствии со своей логикой. Именно отход от буржуазных ценностей, который вкладывался в это понятие, и неизбежность принудительных мер, необходимых, чтобы избавить общество от самомнения буржуазии со всей его напыщенностью и боязнью изоляции, были для него так же очевидны, как дно в ледниковом озере. Во всяком случае, так категорично заявлял доцент кружка, и Семи, соглашаясь, повторял за ним. А теперь один из лучших умов среди единомышленников вдруг утверждает, что не стоит проводить четкую грань между пролетариатом и буржуазией.

Это было по меньшей мере необычно. Возможно, дело в самообмане. Как представлялось Семи, необходимо договориться по не разрешенному пока вопросу неравных сил – возможно, этого желали наверху. Бормотание партийного председателя следовало понимать так: Семи придется молча (этому еще надо научиться) терпеть с одной стороны скандалистов с их непредсказуемостью и недисциплинированностью, а с другой (об этом он не мог думать без содрогания) – любителей лиловых платков и кротких лживых песен о мире и справедливости, с кем ассоциировались неестественные прикосновения и гирлянды, которые напоминали ему авторитарные пасторские ритуалы в монастырской тюрьме. «Возьмемся за руки!» – от этого и до тела недалеко.

Одна мысль об этом, как жирная, потная рука, сдавила его тело, перекрыла дыхание, проникла, как черный от сажи дым, в легкие, и он, задыхаясь, словно от фимиама, давясь и пытаясь глотнуть чистого воздуха, бросился через толпу, чтобы убежать от настоящего и будущего.

☨

Бегство Семи с собрания борцов за мир и противников готовящегося размещения американских ракет в стране стало бегством из коммунистической партии, которая, как он горячо и агрессивно выразился, из страха перед дальнейшей маргинализацией общества медленно, но устойчиво меняет цвет с радикально-революционного красного на приспособленческий клерикально-фашистский пурпурный. Спустя семь дней после бегства приходящая сиделка Вероника из общества сестер милосердия, войдя, как обычно, днем к хозяйке усадьбы, обнаружила ее в постели мертвой. Вызванный врач установил, что Тереза мирно почила десять-двенадцать часов назад, между восемью и десятью вечера. Постороннее вмешательство или другие подозрительные обстоятельства исключаются. После долгой и тяжелой болезни смерть хозяйки наступила закономерным образом и положила милостивый конец ее страданиям.

Без малого полгода назад Терезу поразила молния, когда она перед надвигающейся грозой пыталась увести с пастбища телят, которые родились весной. Женщину частично парализовало, она нуждалась в уходе, и с тех пор ее поведение изменилось, стало пугающим и в то же время любопытным, если верить тем, кто навещал больную.