– Ты знаешь, – снова заговорил Виктор, – иногда даже собственные испражнения вызывают отвращение. Как представлю, что ко мне будут прикасаться другие люди, которым я буду противен, становится невыносимо. О какой беспечной старости при таких мыслях может идти речь?
Семи смотрел, как Виктор дрожащими пальцами крошит кусок хлеба и кормит воробьев. Видел слезы в глазах старика и сильное внутреннее волнение, которое, казалось, полностью охватило его. Семи с наслаждением прикинул, проявляется ли так сострадание к другому человеку или же жалость к самому себе. Решил, что и то и другое: сочувствие к пораженной молнией хозяйке смешивалось с мыслями о собственном угасании. Похоже, Виктор не только уважал, но и любил мать Семи. Это в одну секунду настроило Семи против дрожавшего старика. Юноша почувствовал, как растет безудержная ярость, и испугался, что не справится с ней, поэтому резко, не сказав ни слова, пошел прочь.
– Ну, кто знает, – прокричал вслед Виктор, неправильно истолковав поведение Семи, – может, еще поправится!
Семи отыскал письмо, которое когда-то написал самому себе.