Mittelreich

Так или иначе, как только новогодняя стрельба закончилась, я пошел через сад к дому. Насколько помню, я хотел отнести молоток, которым прибивал к причалу вращающиеся фейерверки. Переходя улицу, на краю дороги у изгороди на берегу озера между большим причалом и примыкающим к нему прибережным участком, я увидел мужчину в темной одежде. Очевидно, он хотел издали понаблюдать за весельем на мосту. Мне показалось, что я узнал тебя, и это узнавание – мнимое, я не уверен, что это был ты, – напугало меня. Прости, это звучит не слишком приветливо, но я хочу быть честным, раскрыть тебе чувства и не имею права утаивать испуг. Я ощутил страх, почувствовал, с каким одиночеством, с какой глубокой тоской мужчина (ты?) смотрел на ликующих людишек. Он словно хотел быть среди них, но не находил мужества и сил, чтобы, будучи явно посторонним, смешаться с кажущейся единым целым толпой и, ощутив себя ее частью, преодолеть боль разобщенности. Поняв это и думая, что узнал тебя в одиноком чужаке, я почувствовал потребность помочь, взять тебя за руку и вместе пойти к празднующим. Но вместе с желанием помочь возникла обязанность помочь – так сказать, долг альтер эго по отношению к оригиналу, – и мне стало ясно, что помощь, продиктованная сознанием необходимости, не будет помощью, идущей от сердца, а значит, не будет по-настоящему честной. Так что я не решился подойти. К тому же я догадывался, что ты – если, конечно, это ты стоял у изгороди – не захотел бы пойти со мной на мост, к людям. А я, будучи не в силах отделаться от мысли о собственном расщепленном сознании, чувствовал бы себя обязанным не оставлять тебя одного. К тому же я не умею говорить о внутренних конфликтах и разрешать их. Я не способен, обнажив расщепленное состояние, показать ни что мне небезразлично, как мы относимся друг к другу, ни что ты небезразличен, ни что до слез больно смотреть, как ты стоишь один, тогда как я нахожусь среди людей, не чувствуя себя по-настоящему своим.