Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Я поняла — подарок Чолича был далеко не случайным. Первая мировая, хоть и развязанная сербами, но активно поддержанная именно немцами, так рьяно разваливавшими инфраструктуру всех стран-участниц, должна была стать для меня некоей отправной точкой в формировании представления о немецкой нации. Что ж, спасибо за подарок, подумала я, но он несколько мимо в данной части. Королева Мария Румынская в окопах не сражалась и ружья в руках не держала, не отходила на Корфу вместе с беглыми сербскими отрядами и не распевала с ними «Тамо далеко». Однако именно следствием немецкой экспансии стало то яркое и в то же время мрачное впечатление, что оставила у неё послевоенная русская эмиграция. Именно на немецкие деньги Ленин осуществил революцию и вероломно лишил крова и жизни миллионы своих соотечественников.

Сложно сказать, что именно стало определяющим при формировании моего отношения к немцам — Первая ли мировая война (которую они, в общем-то, не развязывали) или Вторая, в которой один только Йозеф Шульц заслуживал уважения. Скорее всего, думаю, другое — их отношение к жизни. Вечно надменные, вечно сытые, хотя и воинственные, задиристые бюргеры всю жизнь заставляли нас, славян, смотреть на них как на некий идеал бытовых ценностей. После Первой мировой, когда сотни тысяч немецких молодых людей, сойдя со страниц романов Кафки и Ремарка, спивались и сходили с ума от безысходности, они вдруг приняли на вооружение некую безотказную идеологию вечного жидовства за счёт унижения и попрания других наций. С тех самых пор, в какую бы международную авантюру они ни ввязывались, отовсюду они выходили победителями. Из послевоенных страданий у них была, пожалуй, одна только Берлинская стена — и это в то время как у нас разгоралась самая кровопролитная из всех войн, известных Сербии со времён Дня святого Вита 1389 года. За что?! За что такие милости, я вас спрашиваю?! Разве мало они совершили того, за что надлежало бы отвечать всему народу, исключая Гитлера и Геринга?

А, может быть, всё, что они делали всем народом — ведь не вдвоём же Гитлер и Геринг строили концлагеря и выкосили пол-Европы, включая сербов, — есть богоугодное дело?! Может быть, восстановление справедливости, о которой они говорили, уничтожая, скажем, евреев, есть единственно правильный подход к определению своей внешнеполитической задачи? Так, значит, и то, что я делаю, тоже можно обосновать именно так. Ну ладно, евреи. Но сербы-то им что сделали? Так не ответить ли в означенной части по принципу «око за око»? Не излечить ли подобное подобным?

Я тогда вспомнила слова Милошевича о Германии: «Именно в интересах немецко-католического альянса — разрушение не только нашей страны, но и вашей. Именно в их интересах, чтобы и у нас, и вас проливалась кровь. …Всё началось с объединения Германии. Как только это случилось, Германия стала наказывать победителей второй мировой войны. Пресса с немецкой педантичностью разделила мир на хороших и плохих. „Хорошие“ — это те, кто во Второй мировой войне был с фашистами и проиграл войну. А „плохие“ — те, кто не был с ними и выиграл войну… Югославию надо было разрушить. Югославия стала первой жертвой политики реваншизма».

Ах, какими верными они мне тогда показались!..

В своих мысленных рассуждениях я так увлеклась, что не заметила, что сижу на краю кровати, свесив голову вниз и держа в руках телефон. Алексей проснулся и обнял меня.

— Доброе утро, любимая. Кто звонил?

— Драган. Мой друг из Белграда.

— Вы прямо не разлей вода, как у нас говорят. Он так дорог тебе?

Мне послышался намёк на ревность в голосе Алексея. Я поспешила обнять и крепко поцеловать его.

— Перестань немедленно, мой русский медвежонок. Ты знаешь, сколько ему лет? Мы просто друзья, он ещё отца моего знал. Сердце моё давно и безраздельно принадлежит только тебе…

Мы упали на кровать и снова растворились в объятиях друг друга. Говоря ему такие слова, я не лгала — первый раз в жизни, говоря о любви. Раньше я просто не чувствовала её, а сейчас во мне словно начали жить какие-то новые о ней представления. Я поняла, что такое секс по любви, насколько он отличается от той жёсткой механики, что присутствует между людьми, когда между ними нет такого возвышенного и сильного чувства. Когда любовь (или влюблённость, или просто намёк на них) объединяет людей, то всякий акт её превращается словно бы в доказательство этого чувства. Отдаёшься процессу сильнее и хочется сделать для любимого то, чего никогда и ни для кого не делала…

Меж тем о работе тоже нельзя было забывать. Оставив Алексея в отеле, я отправилась в Берлинскую государственную библиотеку, что на Университетштрассе, 7, под предлогом работы с какими-то трудами Лютера, имевшимися в наличии только там на разных языках.