Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

5. Создать непосредственную общую границу между Сербией и Черногорией… и очистить Санджак от мусульманского, а Боснию — от мусульманского и хорватского населения»… Узнаёте? Что это?

— Это листовка полковника Михайловича от 20 декабря 1941 года.

— Совершенно верно. И потом не забывайте — с одним националистом Европа уже и так настрадалась за последние три года. Повторить, развязать руки национализму в другой её части — равносильно самоубийству…

— А почему вы считаете, что Гитлер непременно проиграет?

— В этом не может быть сомнения. Сейчас вся Европа объединилась — хотя накануне войны вы и сами знаете, какие распри её разрывали. Объединение по всё тому же интернациональному признаку всегда творит чудеса. И, если не верите мне, то вскоре поверите уже себе.

Во время одного из немецких наступлений мы с тем же отрядом вынуждены были отойти в горы — ближе к центру расположения партизан. Тем самым немцы отбросили и партизан, и нас от расположения основной группировки четников, а значит, пропала и надежда на то, что нас скоро освободят. Отпускать нас не собирались, а единственным средством скорее вырваться к своим было сражаться на стороне временного идеологического оппортуниста против общего врага. Я поговорила со своими солдатами, и они поддержали меня. Мы начали вести совместные боевые действия, хотя формально я себя к партизанам ещё не причисляла.

Да, вот так я стала воевать плечом к плечу с Тито, которого постепенно — видя его отношение к солдатам и жителям оккупированных территорий — начинала даже не уважать, а любить. Мне можно это простить — я была совсем девчонкой, а любовь всё же прошла, спустя 30 лет. Но в тот момент я жила одной этой любовью — иначе бы эта война, видит Бог, закончилась ничем. И как ни был прав мудрый Джилас, а слова Михайловича о праведном гневе сербов всегда казались и кажутся мне более правдивыми.

А знаете, что самое интересное? В каком бы гибельном положении мы тогда ни находились — как в бытность мою на стороне четников, так и на стороне партизан — никто даже не осмеливался подумать о проигрыше. Все верили в победу, мирились с ней как с данностью и с каким-то первозданным упорством шли к ней. И как после не верить Михайловичу, говорящему о том, что чудо и желание сербов делает их победителями? Но и не верить в Тито я уже не могла…

В июле 1943 года нам с ним предстояло пережить самую страшную из всех битв, которая происходила не только на моих глазах, но и вообще случилась за все годы войны в Югославии. Конечно, я боготворила его как командира партизанских отрядов, но мне тогда и в голову не приходило, что между нами могут возникнуть куда более значимые чувства. Я знала, что он женат — его тогдашняя жена Зденка всюду следовала за ним партизанскими тропами и дорогами войны. Но так вдруг случилось, что наш отряд присоединился к его армии, а вернее, тому, что от неё осталось. Это было на Сутьеске. Тогда я впервые увидела его и поняла, что для каждого серба, хорвата, словенца он — не просто командир. Он — нечто большее.

Под его командованием объединённая партизанская армия поднималась на вершину горы Миликлада над Сутьесским ущельем. Время от времени по пути движения партизан они натыкались на минированные поля или становились объектами бомбардировок. Дедиер и Моше Пьяде, который командовал моим отрядом, оставались внизу, у подножия горы, когда вновь началась бомбардировка. Мы ожидали Тито, а также жену Дедиера Ольгу — врача, которая возглавляла хирургическую команду Второй дивизии. Она также находилась наверху у вершины Миликлады.

Около полудня Тито ранили. Партизаны отправили вниз к Дедиеру посыльного, чтобы тот сообщил ему о необходимости прислать батальон прикрытия.

Все мы, кто находился в долине, принялись подниматься в гору. Неожиданно до нас донёсся крик, и из-за деревьев выскочила девушка. Волосы её были растрёпаны, лицо раскраснелось.

— Товарищ Владо, Ольга зовёт вас — вынесите её оттуда. Она серьёзно ранена.

Это оказалась медсестра Рузка из Ольгиной команды. В нескольких словах она рассказала мне о том, что произошло. Их накрыло бомбой, и Ольгу сильно ранило в плечо.

Дедиер поспешил наверх в гору, мимо многочисленных раненых, спускавшихся вниз. В небе снова появились немецкие самолёты, пикируя прямо на верхушки деревьев. В воздухе стояла удушающая пороховая гарь, и из-за дыма день превратился в ночь. Когда немного развиднелось, Дедиер увидел перед собой лежавшего на земле боснийского юношу с огромными тёмными глазами. У него были оторваны обе ноги. Он умирал. Махнув мне рукой, он прошептал:

— Да здравствует Сталин!

Дедиер нашёл и свою жену, которая пыталась улыбнуться, а затем сказала:

— Ты не бойся, но рана серьёзная.

Подошёл Тито с перевязанной рукой и спросил её:

— Как ты, Ольга? Сильно тебя ранили?