Арест Драголюба вызвал сильную негативную реакцию в США. В Государственный департамент поступила петиция в защиту обвиняемого, подписанная более 600 лётчиками, которых спасли четники. А члены эмигрантского югославского правительства потребовали передать дело Михайловича на рассмотрение международного трибунала. Наконец Вашингтон вмешался официально. 30 марта 1946 года Госдеп США направил МИД ФНРЮ ноту, в которой перечислял заслуги Михайловича в деле борьбы против немцев (в том числе упоминал спасение четниками американских лётчиков) и предлагал властям Югославии принять меры для того, чтобы были допрошены американские свидетели по его делу. 5 апреля последовал официальный югославский ответ, в котором было сказано, что правительство ФНРЮ «сожалеет, что оно не может удовлетворить желание Правительства США, чтобы офицеры американской армии, которые находились при штабе Драже Михайловича, выступили свидетелями следствия и дали показания по делу предателя Михайловича». Основанием отказа была названа независимость военного суда, который один может «вызвать свидетеля, которого сочтёт необходимым», а власти ФНРЮ не могут давить на суд. Также югославские власти выразили уверенность, что факт предательства Михайловича доказан в ходе процессов над его офицерами и подтверждается словами самого обвиняемого, а также многочисленных свидетелей. Завершался ответ жёсткими словами: «Преступления предателя Дражи Михайловича против народа Югославии являются слишком большими и ужасными, чтобы можно было обсуждать, виновен он или нет». 19 апреля 1946 года президент Трумэн объявил о приостановке дипломатического признания ФНРЮ.
Не успокаивалась американская общественность. В конце апреля Национальный комитет американских лётчиков отправил делегацию к Трумэну с просьбой добиться того, чтобы их допросили в качестве свидетелей. 14 мая Госдеп повторил свою просьбу о допросе лётчиков, но опять получил отказ. Тогда США попробовали надавить экономически. В середине июня 1946 года, когда суд начался, американцы прекратили еженедельные рейсы в Белград. Ранее в мае был создан в Нью-Йорке «Комитет справедливого суда по делу генерала Михайловича», секретарь которого М. Дэвис допросил целый ряд свидетелей, один из которых, Макдауэлл, показал, что обвиняемый вёл борьбу с немцами и отверг предложенное ему сотрудничество.
Но отступать Тито, как видно, было некуда — 15 июля 1946 года Дражу Михайловича приговорили к смертной казни, а 17 июля расстреляли в Белграде, в районе острова Ада Циганлия.
Эта смерть потрясла меня, я готова была положить Тито рядом, но он знал, чем меня подкупить — он развёлся со Зденкой и предложил быть с ним всюду рядом. Проклинаю себя за это, но я женщина. И всё же надеюсь, что когда-то заслуги Дражи Михайловича перед Сербией по достоинству оценит весь мир, и главное — сами сербы!
Мюнхэ
Звонки Драгана почему-то всегда заставляли меня содрогаться. Всякий раз понятно было, о чём пойдёт разговор — сама человеческая природа будто бы противилась всему тому, чем мы с ним занимались. И хотя потом я, конечно, убеждала себя в том, что делаю благое дело, так как восстановление исторической справедливости — сколько бы Алексей ни убеждал меня в обратном, я-то знала, что права («Ну где ему меня понять») — зависело, как я думала, от меня, но всё же некоторое неприятное чувство я испытывала всякий раз, увидев фамилию Чолича на дисплее телефона.
— Слушаю.
— Привет. Как отдыхается?
Я поднялась с постели и вышла в ванную, чтобы не разбудить Алексея. По дороге посмотрела на него — меня так умиляло, когда он спал. То же, что и вечером — он походил на ребёнка в такие минуты, и вновь врождённый материнский инстинкт заставлял меня улыбаться.
— Спасибо, отвлекаюсь, как могу.
— Догадываюсь, судя по голосу, — хохотнул Драган. — Извини, если отвлекаю от любовной идиллии, но, по моим подсчётам, у тебя должны были кончиться деньги…
— Хочешь оказать мне финансовую помощь?
— Всегда. Но не хочу терять друга.
— Что это значит?
— Знаешь, как говорят? «Хочешь потерять друга — дай ему взаймы».
— Есть работа?
— А то.
— Кто нужен на этот раз?
— Немец.
— Возраст, пол, вес, внешние данные?
— Не имеет значения. Кроме пола, пожалуй. Не припоминаю, чтобы тебя когда-либо интересовали женщины…
— Хорошо. Когда нужно?
— Как можно скорее. Сегодня, с твоего позволения, мои люди упадут тебе на хвост. Дашь понять, кто такой, как ты обычно умеешь, а потом, как всегда, пригласишь в Сербию. Порядок такой или что-то изменилось?
— Нет, всё по-прежнему.
— Отлично. В таком случае у меня тоже всё по-прежнему. Будь здорова.