Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Солнечные лучи исчезли лишь тогда, когда мы выехали за город. Окраины Белграда хоть и не радовали глаз, но были всё же милее, чем то, что открылось нашему взору, как только мы свернули с трассы на просёлочную дорогу и направились в сторону заброшенного промышленного квартала. Я в детстве несколько раз проезжала здесь с родителями на автобусе, это я хорошо запомнила, потому что меня всегда манили высокие трубы здешнего завода, но никогда потом не спрашивала, что здесь находится. Во времена СФРЮ наверняка было производство, а потом забросили, как это часто бывает. Любопытно только, что эту заброшенную, на первый взгляд, территорию охраняло много людей с собаками и автоматами. Непроизвольно страх поселился в моей душе. Колючая проволока. Строгий взгляд охранников на КПП, впускающих машину на территорию. Неудивительно, подумала я, что исчезло солнце — что ему делать в таком богом забытом месте?

Машина пересекла территорию КПП и оказалась на стоянке. Здесь стояло несколько машин — одна из них принадлежала Драгану, — невинно болтали о чём-то и курили шофёры. Драган показался через минуту.

— Здравствуй, дорогая, — он обнял меня и с недоверием посмотрел на Алексея.

— Знакомьтесь, это Драган, а это Алексей.

Они пожали друг другу руки, после чего Драган отвёл меня в сторону.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь и чем рискуешь, если у твоего нового ухажёра вдруг развяжется язык после увиденного?

— Разумеется.

Он ещё раз пристально посмотрел на меня и махнул рукой Алексею:

— Пойдём!

Мы прошли сквозь полуразрушенную проходную завода, где от остатков былого производственного величия остались одни балки — даже перекрытия двухэтажного помещения кто-то украл. Разруха. Затем долго шли по длинному и узкому тёмному коридору, пока, наконец, не вышли к лифту. Это был лифт не для людей — в таком, скорее, перевозят грузы. Драган нажал на кнопку, и кабина тронулась с места.

— Что здесь было раньше?

— Завод пластмасс.

— Почему ты выбрал именно это здание?

— У меня не было особого выбора — что стоило дешевле, то и купил.

Лифт остановился. Двери открылись. Началась экспозиция.

— Прошу. Слабонервных просим отвернуться, — хохотнул Драган.

Мы шли по длинному и широкому коридору с низкими потолками. Света здесь было мало — едва-едва светили только мутные лампочки под потолком. Зато видно было, как светятся красные огоньки камер видеонаблюдения из каждого угла. Видя, что я обратила на них внимание, Чолич поспешил объяснить:

— Это залог нашей безопасности. Отсюда невозможно убежать.

— Надо же, а мне показалось, что вход достаточно свободен… — задумчиво сказала я.

— Вход — да, выход — нет, — снова улыбнулся Драган. Он сегодня много улыбался. Наверное потому, что только улыбка — пусть даже и напускная — может скрасить пребывание в столь жутком месте. — Чаще всего пациенты, как мы их называем, поступают сюда в бессознательном состоянии, так что укреплять особо вход смысла нет. А когда они приходят в себя, то здесь их встречает такое количество цепей и охраны, что не выберешься, даже будучи волшебником.

— Но где они все? Где охрана? — удивилась я.

— Никого нет. Выходные — у нас почти неделя каникул. Надо обновить инвентарь, кое-какое компьютерное оборудование, отмыть всё как следует перед заездом новой партии.

Алексей усмехнулся:

— Вы говорите так, будто это какой-то пионерский лагерь.

— Что ж, можно и так считать, — многозначительно ответил Драган. — Главное относиться ко всему как к работе, а не как к личному. У моих ребят здорово получается, у меня — нет. Мюнхэ знает, почему…

Мы проследовали дальше. Коридоры делали загибы, образовывали углы, уводя нас всё дальше в глубины заводского цеха, так причудливо и необычно устроенного.

— Я всегда думала, что заводской цех — это огромное производственное помещение с высоченными потолками и большим количеством рабочих мест, станков…

— Так и есть. То, где мы находимся — это склад. Поскольку завод производил огромное количество пластмасс, а для производства требовалось сырья куда больше, надо было всё это куда-то складывать. Специфика материала такова, что хранить готовую продукцию и сырьё надо раздельно — иначе наступит что-то вроде коррозии. Потому здесь так много секций. Сами же цеха давно разрушены — сама видела, что случилось с проходной после смерти Тито…

Мы шли всё дальше и дальше, катакомбы заброшенного завода делали всё более сложные изгибы, пока, наконец, Драган не решился взять на себя то, о чём все думали, но боялись озвучить.

— Почему никто не хочет взглянуть на само место экзекуции?

Мы с Алексеем замерли и словно бы вжались друг в друга. Драган прошёл чуть вперёд и широким жестом отворил одну из дверей тех секций, что располагались в углах коридора — с виду обычные квартиры или комнаты в общежитии. То, что мы увидели внутри, ужасало и завораживало одновременно — как завораживают камеры пыток и всё то, что несёт в себе и на себе не столько ужас, сколько генетическую, передающуюся с кровью жертв, память о событиях, что здесь происходили.