Мы жили с ними по соседству. Я своей матери не помнила — титовские партизаны сразу после войны заподозрили её в коллаборационизме и расстреляли. А отца, словно бы в порядке компенсации, продвинули на руководящую работу — был он и председателем Конституционной комиссии Сербии, и председателем Республиканского вече Скупщины Сербии, и председателем Союзной скупщины СФРЮ. Во многом именно ему я обязана карьерой Слобо, которого друзья по школе прочили в начальники железнодорожной станции. Это была шутка, но я отнеслась к ней серьёзно и тогда раз и навсегда решила, что сделаю всё, чтобы не допустить такого бесславного конца своего мужа — а о том, что мы поженимся, мы знали ещё с конца 1950-х, с того самого дня (а с какого точно, не помню), когда он впервые поцеловал меня под липой в их дворе. Эта липа стоит там до сих пор, сейчас там его могила…
И надо сказать — я добилась своего. В 1964 году Слобо окончил юридический факультет Белградского университета. По протекции моего отца его взяли на работу в большую нефтяную компанию, где он стал стремительно продвигаться по партийной линии — тому, что партия есть наилучший проводник по службе и по жизни, меня крепко научил отец. Потом он возглавил Белградский банк, а в 1984 году — Белградский горком партии.
Тито умер в 1980, с этого момента, положа руку на сердце, и затрещала по швам СФРЮ. Народ не мог жить по-старому в мире, где всё менялось очень стремительно и динамично. Народ любил Тито, но не тех стариков, что остались посиживать во властных креслах после его кончины, — включая, собственно говоря, и моего отца. И на волне народного подъёма Слобо, молодой, активный, деловой, образованный, занял пост Президента Сербии.
Вот тогда-то всё и началось — именно вскоре после его избрания Хорватия стремительно начала процесс выхода из состава федерации. Почему? Туджман всегда его ненавидел, и не мог видеть ни его карьерного подъёма, ни того, как его заклятый враг будет иметь хоть какое-то влияние на политику Хорватии. Но у нас никогда не бывает без перегибов — стоило Хорватии отделиться, как местное население начало весьма активно притеснять сербов. А ведь на территории Хорватии была целая автономная республика сербов, Сербская Краина! И они не захотели, чтобы их жизнь у них на глазах и при их непосредственном участии превращалась в кошмар.
Они тогда обратились за советом к Слобо. Спрашивали, как сейчас помню, только одно: «Стоит ли проводить референдум о выходе из состава Хорватии?» Слобо ответил:
— Я всегда говорил, что все сербы будут жить в одном государстве. Однако принять вас сейчас мы не можем — по сути, это будет означать аннексию. Сначала вы должны провести референдум на предмет выхода из состава Хорватии и обретения независимости, а уж потом примыкать в качестве субъекта к другому государству.
И книнцы начали готовиться к референдуму.
Так сложилось, что на территории Краины всегда жили сугубо сербы. Соответственно, все сотрудники властных подразделений и милиции тоже были сербами. Понятное дело, спайка между ними была достаточно сильная — и хоть формально Краина ещё была частью Хорватии, местные милиционеры приказам из Загреба подчиняться бы не стали. Тогда Туджман организовал провокацию — в ночь перед голосованием устроил нападение специально посланного отряда хорватских милиционеров на сербских. Те ответили огнём и баррикадами на дорогах. По сути это означало начало гражданской войны.
Референдум провели, но официальный Загреб его не признал. По сути, оставаясь незащищёнными в силовом отношении — Народная Армия тогда была крайне слаба, да и Слобо не торопился ввязываться в войну, хотя я постоянно твердила ему, что позиция страуса здесь неприемлема и всё равно придётся решать, — сербы вынуждены были терпеть издевательства хорватов. Сербы с болью восприняли изменение названия сербскохорватского языка на хорватский, отмену кириллического письма в служебной переписке, запрещение иметь свои радио- и телепередачи (хотя таковые имели словенцы, венгры, албанцы), газеты и журналы на кириллице, изъятие из школьных программ текстов по сербской истории, сербских писателей и поэтов, переименование улиц и площадей.
Оторопь берёт, когда думаешь о тех людях, что оказались за пределами Краины. С ними поступали просто аморально, если не сказать бесчеловечно — работников хорватских предприятий сербской национальности вызывали в отделы кадров и заставляли подписывать так называемые «листы лояльности» — некое недвусмысленное признание гражданства Хорватии и обещание никогда не выступать против неё, отречение от сербских корней. Не хочешь подписывать — убирайся с работы, и запомни, что никто из хорватских работодателей никогда тебе не предоставит места.