Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— Вообще историческая справедливость очень сложная вещь, — стал парировать Алексей. — Восстанавливая её на каком-то определённом историческом участке, мы так или иначе не можем быть уверенными в своей объективности и в том, что то, что мы понимаем под исторической справедливостью, и есть та самая историческая справедливость. Течение реки под названием Лета очень витиевато и исполнено загибов и поворотов, а сама река никогда не бывает статична — каждую минуту воды её уже не те, что раньше. Человек растёт, доходит до определённого периода, как ему кажется, взросления и состоятельности, возвышаясь до него словно до башни, с которой, как опять же ему кажется, ему хорошо видны все её петли, устья и уступы. И он решает повернуть эту реку вспять — что ж, это его право. Но там, за дальними холмами, которых ему не видно в силу хотя бы человеческого статуса — человек ведь не Бог, он слаб, имеет склонность к ошибкам, да и зрение у него не идеальное, — эта река имеет такую географию, о которой он не может и предположить. И получается, что, выравнивая реку на этом участке, он глобально делает её ещё более кривой и нерациональной, чем она была.

— Ты хочешь сказать, что за восстановление исторической справедливости можно браться, только идеально изучив историю страны? — уточнила я.

— Нет, этого я не хотел сказать. Историю, а тем более историю нового и новейшего периодов, ты можешь изучить досконально. Но это не означает, что ты выучишь и историю других стран, в том числе в так называемые «тёмные» периоды, в то время как они тоже могут иметь существенное влияние на те исторические явления, которые ты называешь несправедливыми и с которыми борешься.

— Приведи пример? — я всё не унималась. Напустить туману на меня у него явно не получится!

— Ну, вот смотри. В моей стране революция 1917 года сильно попрала церковь — самоутверждаясь в глазах тёмного и необразованного большинства, власть коммунистов провозгласила отсутствие Бога и наличие у себя самой неких божественных черт. Понятно, что при таком раскладе наличие церкви как государственного института не могло нравиться никому из власть предержащих. Её начали всячески вытеснять, гнобить, священников зверски убивали, бросали в тюремные камеры, саму церковь лишали собственности, которую она наживала веками. После падения коммунистического режима новая власть, как ей казалось, начала восстанавливать историческую справедливость — и не просто восстановила церковь в правах, а наделила её такими, какими она и при самых закоснелых царских режимах не обладала. Патриархи стоят рядом с государственными чиновниками на всех приёмах, ставят подписи под законопроектами, благословляют государственные программы…

— Тебе так неприятны эти перегибы?

— Дело не в них. А в том, что некто, решивший жаловать церкви то, чего у неё отродясь не было, и восстановить тем самым историческую справедливость, не знал или не хотел знать, что ещё в XVII веке патриарх Никон решил приблизиться к вам, балканским, болгарским и греческим славянам, и для этого начал изменять церковный обряд — оттуда и пошло старообрядчество. От тех самых миллионов людей, которые не хотели и боялись подобных изменений, видели в них бесовщину. Чтобы возыметь влияние на Балканах, Никон взял за основу не свойственный русской православной церкви, но свойственный тогда балканским славянам обряд, решив сломать вековые устои церкви своей. Несогласных с его политикой сжигали в печах, травили, изгоняли с занимаемых территорий… И это — всё же видимая, надводная часть айсберга. Ещё же раньше, в конце 10 века, князь Владимир, под влиянием своей жены-хазарки решил принудительно окрестить Русь. Незавидная участь постигла тогда язычников — представителей, как считается, исконно русской веры. Вот и суди после этого, объективна ли история в вопросах лишения церкви прав государственного института или же объективность проявляется при восстановлении её в правах.

— А ты сам как считаешь? — я уже не на шутку увлеклась рассказом Алексея.

— А никак.

— Ну что за пассивность?! Она не красит европейского человека XXI века…