Ньют думает, Томас не всегда рад его видеть. Ньют уверяет себя, что улыбка Томаса бывает наигранной в большинстве случаев. Ньют убеждается, что никому вокруг точно не нужен.
А Томас, каждый раз пропуская его в свою квартиру, толкает Ньюта в плечо и качает головой. То ли это осуждение, то ли ирония, Ньют не понимает, но видя блеск янтарных глаз, он отвечает на улыбку, замечая, что все его домыслы полностью ошибочны. Томас всегда рад видеть его у себя, а его улыбка — такая искренняя, что кажется более настоящей, чем солнечный свет в разгар лета. Теперь Ньют замечает.
Та улыбка, искреннее которой нет в мире ничего. Та улыбка, что заставляет остановиться, что спасает каждый раз, когда звезды Млечного Пути совсем невыносимо кусают за внутренности. Та улыбка, без которой Ньют уже слабо представляет себе свою жизнь. Но ответить точно такой же Ньют способен едва ли.
Ньют знает, что Томасу надоело, что он пропадает неделями. Ньют знает, Томас не одобряет его жизни. Ньют знает, Томас прикладывает силы, чтобы помочь. Ньют знает, что никто не в силах изменить то, какой мир крутится перед Ньютом раз за разом. И точно не Томас разгребет весь этот омут и поднимет Ньюта к небесам.
Но что если к небесам Ньюту отправиться так непередаваемо легко, когда он только оказывается в почти родной томасовой квартире?
В комнате у Томаса снова разбросаны кипы бумаг. Томас снова готовится то ли к зачетам, то ли к каким-то своим экзаменам, Ньют совсем не знает, он никогда этим не интересовался. Ньют даже не знает, на кого Томас учится и учится ли вообще — быть может, он уже давно просто работает? Ньют мог бы постыдиться своей незаинтересованности в жизни того, кто его спасает день ото дня, но ему незнаком стыд. Стыдиться нечего. Ему элементарно ничего не рассказывают.
— Садись, — роняет тихо Томас и вновь ныряет в собственное море бумаг. Ньют присаживается на полу осторожно, будто боится занять слишком много места, будто боится Томасу помешать своим присутствием. А Томас шутит из раза в раз, что Ньют худой настолько, что его и заметить-то сложно, помешать он не сможет тем более.
— С каждым твоим загулом я все сильнее боюсь, что ты и вовсе не вернешься больше, — делится вдруг Томас, а Ньют вздрагивает, представив себя совершенно одним. Янтарные глаза напротив сияют ярче самой огромной звезды, и Ньют не пытается даже отвести взгляд. Ему бы так хотелось, чтобы глаза Томаса не отражали в себе болезненной тоски — словно одно из кривых зеркал среди множества.
Нарушать молчание Ньют не смеет. Он знает, что ему все равно нечего ответить. Просить прощения — глупо, обещать прекратить — абсурдно. Его обещания — такие же пустые, как он сам, а его слова содержат меньше смысла, чем существование моллюсков. Но и те хотя бы делают мир чуточку красивее. Ньют понимает, что ничего не стоит, но никак не может понять, зачем с ним возится Томас.
Томас, привыкший отпаивать его дешевым кофе и посильнее заматывать в плед, чтобы согреть. Томас, неизменно впускающий его в свою квартиру по одному ему только известной причине. Томас, улыбающийся всегда тепло и мягко, говорящий с неиссякаемым оптимизмом и добротой. Томас, вечно рассказывающий Ньюту истории из собственной жизни и вспоминающий о них со смехом. Томас, чья улыбка уверяет Ньюта, что все хорошо. Томас, мотивы которого Ньют не в состоянии понять.
Но Томас продолжает тяжело вздыхать на молчание Ньюта, откладывает в сторону бумаги и уходит на кухню, походя потрепав Ньюта по волосам. И вместо Томаса приходит кошка, с недоверием обходит Ньюта по дуге, щурит глаза и ложится на пол ровно напротив Ньюта. Точно туда, где до этого сидел Томас. И ее глаза мерцают желтизной — это тоже во многом черта хозяина.
И пока на кухне еле слышно шипит чайник и чуть звенят чашки, Ньют думает о том, что Томас не только для кошки хозяин. Заботится, ухаживает, содержит у себя, выхаживает и много чего еще — но все его действия направлены и на друга, и на животное. Заботится ли так же кто-нибудь о Томаса? Уж очень сомнительно.
А потом Томас входит в комнату с двумя кружками кофе, и все внимание Ньют снова уделяет ему. Как преданный пес, что пронзительными глазами смотрит на хозяина. И взгляд его выражает теплоту и безграничную поистине любовь. Замечает ли Томас?
Он садится на кровать, протягивает Ньюту кружку, и тот обжигает кончики пальцев, но не подает и виду. Он вдыхает горький запах, знакомый до зуда челюстей, и чувствует защиту. Этот ужасный запах ужасно горького кофе — первое, что встретило Ньюта в томасовой квартире месяцы назад. Этот ужасный запах ужасно горького кофе — ниточка, что неотъемлемой частью связана с Томасом. Этот ужасный запах ужасно горького кофе — хранитель воспоминаний Ньюта, где Томас существует только вместе с этим ароматом.
А темный янтарь чужих глаз блестит усталостью в полутьме. Зашторенные окна не пропускают в комнату свет, и Ньют ощущает остро повисшую необходимость поговорить.