Мне уже не больно (СИ)

— Подождут уроки твои, — отмахивается он с досадой. — Мне важнее, чтобы башка твоя цела осталась.

***

К концу третьего часа я убеждаюсь, что водить машину я не разучился.

Столько месяцев катая на одном мотоцикле, я бы не удивился, покинь меня четкое ощущение габаритов и мощи движка, но как только сажусь за руль, ко мне возвращается все разом, и я забываю даже собственное имя. В тот момент, когда стрелка спидометра проскакивает отметку ста километров в час и плавно движется дальше, для меня уже не существует ничего, кроме дороги, петляющей песчаной лентой уходящей вдаль, и рева мотора.

Это, кажется, одно из самых прекрасных ощущений на свете.

— С меня на сегодня хватит, — ворчит Антон, меняя машинное масло, когда я возвращаюсь к асфальтированной части дороги. Высовываюсь из окна, разглядывая загорелое лицо друга и его грязные по локти руки. — Я уже жалею, что затеял этот спор.

— Не эта гонка, так что-то еще, — возражаю мягко, глуша мотор. Закуриваю сигарету, отстраненно размышляя, о чем подумал отец, когда не обнаружил меня за завтраком. — Ромашка обязательно придумал бы что-то. Помнишь ту историю с Ульяной?

Антон поднимает на меня глаза. В его взгляде отражается мрачная укоризна.

— Нам же по четырнадцать было.

Воспоминания не самые приятные. Тогда в лицее устроили рождественский бал, и Ульяна вежливо, но с долей манерного превосходства отказалась от предложения Ромашки пойти парой. Она заявилась на бал под руку с Антоном, в красивом дорогом платье, с прической от известного стилиста и ювелирными украшениями, предоставленными на вечер в качестве рекламной презентации. На следующий день, следуя анонимному вызову, полиция оцепила здание особняка Климовых, и в комоде Ульяны был найден пистолет с отпечатками Антона, а в школьной сумке самого Васильева — гильзы от патронов.

Подростки четырнадцати лет и хранение огнестрельного оружия с намеком на то, что оно было не раз использовано, шутка ли.

Ульяну отмазывали родители, а Антона, конечно же, мой отец. Он тогда молча и без единого нарекания задействовал связи в полиции, которыми так не любил пользоваться, вновь наносил визиты старым приятелям с девяностых, вновь щедро платил. К Ромашке след не подвел даже частных детективов, которых мама Антона наняла, чтобы разобраться в ситуации окончательно. Но мы все знали, чьих рук это было дело.

Хотя больше никогда не заговаривали об этом инциденте, знали.

Конечно, и я грешил необдуманной подростковой местью, потому мне не пришло бы в голову припоминать Ромашке о прошлом. Просто с тех пор я имел четкое представление о том, что этот человек рано или поздно добивается своего. А если не добивается, наглядно показывает собственное недовольство.

— Обычные люди в четырнадцать не подкладывают друзьям огнестрел, — напоминаю как бы между прочим, делая очередную затяжку. Антон достает какую-то тряпку и вытирает руки, широко улыбаясь в ответ:

— Так кто тебе сказал, что мы обычные люди?

Придурок. Лишь бы отшутиться.

Телефон вибрирует, и на дисплее появляется лаконичное «Никита». Не помню, как заносил его в контакты, но тут же беру трубку и с неоправданным, внезапно проскочившим в тон беспокойством спрашиваю:

— Случилось что-то?

Никита от такого напора даже теряется, так что несколько мгновений я слышу только шум на заднем фоне, характерный для школьных раздевалок.

— Ну, — тянет он со смешком, — наверное, случилось. Например, ты не пришел в школу.

Меня отпускает, и я позволяю себе облегченно выдохнуть. Антон поглядывает в мою сторону с едва скрываемым любопытством, и мне приходится в очередной раз напомнить себе, что голос Никиты — это всего лишь голос. И улыбаться вне всякой на то причины, слыша его, совершенно необязательно.

— Виктора с Ульяной забрали на какое-то мероприятие в «Аоне», — рассказывает Никита скучающим тоном. — Ну и Ромашку, естественно… Я слабо разбираюсь в связях богатых и влиятельных этого города, но что-то важное, судя по всему. Блин… ты с ними?

Очередная презентация от Романова-старшего, который сидеть спокойно не может в предвкушении долгожданного раскола.

— Нет, меня на вечеринку не позвали, поэтому я просто катаюсь, — на самом деле позвали, скорее всего, только вчера я временно занес номера Ромашки и Громова в черный список и благополучно забыл их оттуда вытащить. Зато теперь у меня есть повод протянуть с улыбкой, сквозящей даже в голосе: — на своей ламборджини.

— Ты мне специально душу травишь? — обиженно спрашивает Никита. — У меня как раз физиотерапия кончилась, и есть целый час ожидания брата в раздевалках, чтобы вдоволь погоревать по самой крутой тачке в мире.

В голову приходит внезапная идея, которая заставляет меня приободриться, отшвырнуть дотлевший окурок и завести машину.

— Знаешь, что? — говорю в трубку, понимая, что тишина на том проводе — следствие лишь того, что Никита жадно вслушивается в рокот мотора. — А давай в кино? Минут через пятнадцать буду ждать тебя на школьном дворе.