Мне уже не больно (СИ)

— Ноги твои растирать, балбес, — отвечаю, садясь перед ним на корточки и по-свойски закидывая его ступню себе на колено. Никита, конечно же, упрямится и протестующее что-то лепечет, но я не слушаю. Выдавливаю немного крема на ладонь. Ментоловый, пахнет характерно резко. — А будешь сопротивляться, я разотру тебя всего и закутаю в шубу.

На Никиту угроза действует безотказно. Он вздыхает, отворачиваясь в сторону костра, и, обиженно насупившись, предпочитает больше не возражать.

Понимая, что моих манипуляций он не почувствует, я беззастенчиво этим пользуюсь, с силой массируя ступни, легонько оглаживая промежутки между пальцами, проводя ладонью вверх, по лодыжкам. Никогда бы не подумал, что буду растирать кому-то ноги с таким удовольствием.

— Алик…

Зовет тихо, почти неслышно.

Поднимаю голову и натыкаюсь на его пристальный изучающий взгляд.

— Что, бессовестный ты борец с собственным здоровьем?

— Можно спросить?.. Личное.

— Ну, спрашивай, — натягиваю на его ноги сначала обычные носки, а затем и шерстяные, заправляя в них джинсы.

— Между вами с Громовым ведь что-то было?

Вздыхаю с обреченностью. Конечно, то, что Никита догадается, было лишь вопросом времени. Но Громов снова вмешался в мои планы, своими обиженными взглядами и сквозящей во всем его существе двусмысленной озлобленностью быстро подтолкнув Никиту к таким выводам. Слишком рано происходит этот разговор, слишком.

— Все в прошлом, — отвечаю сухо, все еще сидя перед Никитой на корточках. — Мы не сошлись характерами.

— В прошлом? — переспрашивает Никита, и я замечаю малейшую тень недовольства на его лице. Если бы только знать наверняка, к чему относится это недовольство. — Потому что он, кажется, еще что-то к тебе испытывает.

Говорит об этом так спокойно, будто речь идет не о связи двух парней, а о походе в продуктовый магазин. Внешне я спокоен, но внутри диким боем заходится сердце, разгоняя по организму кровь раза в полтора быстрее обычного.

— Собственнические чувства он испытывает, — вздыхаю, отбрасывая упавшие на глаза слегка завившиеся от влажности пряди.

Пытаюсь с отрезвляющей рациональностью отрицать волнительное напряжение, повисшее между нами. Но очевидность происходящего отметает все доводы недоверчивого рассудка.

Никита легко согласился на поездку вдвоем. Он соврал Ульяне, что едет со мной за город. Он спрашивал о Громове, и неконтролируемые эмоции во взгляде и поджатые губы ясно показали его раздражение при мысли о том, что между нами с Димой еще что-то может быть.

Выдох получается неровным.

— А что, ты ревнуешь?

Ресницы Никиты трепещут, когда он опускает взгляд на лежащие на бедрах руки. Его губы приоткрываются, будто ему мучительно не хватает воздуха, или он хочет слабо возразить, но не решается заговорить. Потому что я прекрасно знаю — в таком случае дрожь в его голосе все скажет за него.

Притяжение между нами с самого начала было взаимным.

Необъяснимое, но такое мощное, что противиться ему невозможно.

Я поднимаюсь, опираясь руками о поручни его коляски, и наклоняюсь над ним, хрипло веля:

— Посмотри на меня.

Он медленно приподнимает голову, ожидающе глядя в ответ, и тогда я подаюсь еще ближе, невесомо провожу носом по его щеке и касаюсь губами его сухих обветренных губ. Никита не сопротивляется, позволяя мне это, позволяя приникнуть ближе и углубить поцелуй, забыться в стуке собственного сердца, отдающемся во всем теле.

Мы знаем друг друга от силы неделю.

Никита так неожиданно ворвался в мою жизнь. Один нечаянный взгляд на уроке, один разговор по душам в ресторане, который плавно отдалил нас от Романова и Антона, сидевших там же. Несмелые улыбки, звонок посреди ночи. Голос, который прогонял чувство одиночества и закостенелой тоски. Поход в кино. Общество другого человека, которое впервые не тяготило. Время, проведенное вместе, которое отчаянно хотелось продлить.

Никита отстраняется, с трудом переводя дыхание.

Я смотрю в его шальные глаза и на раскрасневшиеся влажные от моей слюны губы.

— Ого, — только и говорит он. — Это классно… — смущается от пристального взгляда и поясняет тихо: — Ну, с тобой целоваться.

Хрипло смеюсь, целуя его еще раз, но на этот раз быстро и невесомо. Никита тянется ближе, стремясь вернуть и продлить поцелуй, но я нехотя отстраняюсь. Надо взять себя в руки.

— Мне нужно пожарить мясо, — чего мне хочется в последнюю очередь, так это есть, но я все еще помню, как голоден Никита.

— Какое мяс… Черт, точно.

Он рассеянно переводит взгляд на мангал, в котором уже образовались угли. Чешет кончик носа в привычном для себя жесте и кивает.

Иду к мангалу и устанавливаю все шампуры. Кочергой ворочаю угли, сгоняя их все в кучку, чтобы свинина быстрее прожарилась. Почти не замечаю, как готовлю шашлык. Как Марта приносит пледы, вино, посуду, тарелки с гарниром и салатами, тоже.